Меня резко кидает вперёд, но не сильно. Разогнаться мы не успели. Да и ремень безопасности срабатывает. Он останавливает машину и поворачивается ко мне. В темноте салона, освещаемой только горящей приборной панелью, я так остро чувствую его взгляд, что мне снова становится не по себе. Где-то в животе всё скручивается в тугой узел и печёт в нервном напряжении. Замираю и жду.

7. Глава 7

— Полина, ты помнишь, о чём я тебя просил несколько часов назад?

Сглатываю вязкую слюну и лихорадочно соображаю. Блин, о чём это он?

— Чтобы я тебя слушалась?

— Молодец! А теперь запомни ещё одну вещь, причём не менее важную, — спокойным, терпеливым, увещевательным тоном говорит он. — Я никогда не причиню тебе вреда. Даже если тебе будет казаться, что я делаю что-то плохое, то это будет исключительно в благих намерениях и, прежде всего, для тебя.

— Нередко самый большой вред рождается из этих благих намерений.

— Будем надеяться, это не наш случай.

— Хорошо бы.

— Полин, — позвал он меня как-то слишком мягко, в груди нечто отозвалось необычным трепетом, — пожалуйста, выбрось из головы все эти ужасы.

Ответить я почему-то не могу. Внезапно горло сдавливает противным комом, и я просто киваю, с трудом, рвано втягивая воздух.

Странно, но он снова меня убедил. В своих сумбурных раздумьях не замечаю, как засыпаю. А когда открываю глаза, то вижу, что за окном брезжит рассвет. Снег стих, даже небо немного прояснилось.

Всё тело ломит от неудобной позы. Шея жутко болит, а вместе с ней и голова чугунная.

В половине восьмого утра мы подъезжаем к высокому кирпичному забору. Почти сразу появляется охранник и, едва взглянув на водителя, открывает ворота.

Хилый паркуется в большом гараже, где стоит ещё несколько недешёвых автомобилей. Машина, на которой приехали мы, резко контрастирует с уже имеющимися. И я начинаю нервничать. Не особо люблю богатых людей. Они, как правило, все заносчивые, надменные и с кучей барских замашек. Исключением стали Тёмка вместе с отцом.

Никогда не стремилась к богатству и роскоши. До Владимира Петровича мы с мамой жили в обычной двухкомнатной панельке. Мама работала бухгалтером. И были мы всем очень даже довольны. И скажи мне кто, что завтра мы обратно переезжаем в нашу квартирку, я нисколько не огорчусь. Только при условии, если мама сама этого захочет. Ну, только по Тёмке буду скучать. А всего остального как не было у нас, так и не надо.

— Пойдём, — говорит Хилый и решительно открывает свою дверь. Выходим на дорожку, ведущую к дому.

Поднимаемся по невысокому крыльцу и оказываемся в просторном, светлом холле. Перед нами возникает женщина средних лет в тёмном строгом платье.

— Людмила Васильевна, доброе утро! — первым обращается к ней Хилый и улыбается. — Это Полина. Она поживёт здесь.

Я нервно и коротко улыбаюсь женщине и киваю в знак приветствия.

— Комната напротив лестницы свободна? — спрашивает он.

— Да, конечно. Я сейчас принесу всё необходимое, — сдержанно отвечает женщина и неспешно удаляется.

— Спасибо! — говорит ей Хилый и тянет меня за локоть в сторону лестницы.

Я поднимаю глаза и тут же спотыкаюсь о высокомерный, барский взгляд. Хилый обхватывает мою руку сильнее, удерживая. А на нас со второго этажа пристально смотрит молодой мужчина в деловом тёмно-синем костюме. И от его сканирующего взгляда холодок неприязни пробегает по телу.

Что-то мне подсказывает, именно этот ряженый фазан и есть барин сей усадьбы. Так и хочется ехидно закричать с поясным поклоном до земли: «Здрав буди, боярин!». Блин, о чём я вообще думаю? Что-то мне не очень хорошо. Слабость непонятная накатила. Может, не выспалась? Или от стресса? Перенервничала, вот и лезет в голову несусветная чушь.