С Алией мы развелись около шестидесяти лет назад. Я не чтобы жалел об этом, как и она. С нами случилось то же самое, как и с большинством современных пар, – мы приелись друг другу. Изучили себя вдоль и поперек. Пытались добавить новизны в отношения, но и она устаревала. Цеплялись за отголоски чувств лишь для того, чтобы те в итоге утянули нас на дно. Нам стало скучно и вместе, и по одиночке.

– А почему нет? Ты не так уж и стар, – конечно, сто девяносто семь лет в наше время является средним возрастом, а поздней старостью считается двести пятьдесят и более. – Ты не думал о детях? Тесты показали ведь, что тебе можно стать отцом. И у Алии все было хорошо, и совместимость у вас присутствует.

– Мы обсуждали с ней это и пришли к выводу, что ребенок наш брак не спасет.

Я не мог избавиться от мысли, что когда-нибудь мой ребенок повзрослеет и пойдет по моим стопам. Просыпаться и засыпать с горьким привкусом скуки на губах, испытывать разочарование в каждой вещи, претендующей на новизну и оригинальность, мечтать о такой малости, как шаги босыми ногами на влажный от морской воды песок. Может, я зря беспокоюсь, и мое дитя будет жить совсем по иным правилам и даже получать от них удовольствие, но никто никаких гарантий мне не давал. Мне вспомнилась моя мать, Пинна, и ее маленькая коллекция из восьми бумажных книг. Ох, как она боялась, что после смерти я избавлюсь от них, как от пережитка далекого прошлого, а мои дети даже не узнают о существования книгопечатания.

– Кстати, о детях, – поспешил я увести разговор слегка в сторону. – Как там Адриан? Давно его не видел.

– Все-таки разводится, – вздохнул Юрий. – Наташа – хорошая девочка, но по тестам все равно остается пятипроцентная вероятность, что у ребенка будут отклонения. Понимаю, что шанс невелик, но одобрения от Института генетики они не получили. А Адриан детей хочет, Элин уже внуков ждет не дождется.

– Внуков? – удивился я. – Совсем недавно ты говорил, что вы обсуждали второго ребенка…

– Обсуждали, – просиял Юрий. – А ты говоришь, скучно! Дети, внуки, путешествия, проекты! Ни одной свободной минутки у меня нет. Весь в делах и заботах! Но по поводу второго ребенка, – Юрий посерьезнел, – я уже не так уверен. Я уже подал прошение, когда Элин взбрело в голову, что она слишком стара, чтобы второй раз становиться матерью!

Я не знал, как реагировать на услышанное. Элин вроде бы была моложе меня лет на тридцать, а может и тридцать пять: истинный возраст было не принято озвучивать. Даже Юрий, мой вроде как лучший друг, лишь раз признался, что старше меня на двадцать два года. По внешнему виду это, конечно же, не скажешь. Замедленное старение не обещало избавление от морщин, седины, дряблости кожи, поэтому в определенный момент люди подсаживались на уколы «красоты», омолаживающие маски, крема и сыворотки, благодаря которым и не скажешь, двадцать тебе лет или все двести. Нередко встречаешь людей, которые выглядят моложе даже своих внуков, а порой и правнуков. Но они как фарфоровые куклы, с которыми играли еще в XIX веке, – застывшие в своей искусственной красоте, похожие на забальзамированные трупы, которые заставили двигаться и дышать.

Юрий тоже пошел по этому пути и со своими смоляными кудрями, гладкостью кожи и здоровым румянцем выглядел лет на двадцать пять, не старше. Его супруга Элин, не вылезающая из салонов красоты и кабинетов косметологов, и вовсе порой напоминала девочку-подростка. На их фоне я с морщинами в уголках глаз и складками у подбородка выглядел, должно быть, дряхлым дедом. Лучше так, чем в один день увидеть в отражении свой потрепанный временем, застывший в усталой скуке взгляд на гладком лице школьника.