— Что это? — вырвалось из меня прежде, чем я подумала о том, могла ли вообще Амалия задавать такой вопрос матери.

Но на удивление та не рассердилась, а вдруг погладила меня по голову и растянула шубы в кривой улыбке.

— Наконец, ты стала интересоваться зельями, Амалия. Молодец.

Да, не то чтобы было прям интересно, что у вас там за зелья такие. Просто мама научила меня не совать в рот всякую гадость, и я предпочитала придерживаться этого принципа.

— Это перемолотые шкуры лягушек, вымоченные в отваре больги, еще там волосы и ногти могущественной колдуньи и щепотка пыли с могил.

Мое воображение было слишком хорошим, чтобы услышав все это, я не позеленела, а мой желудок не взбунтовался. Во рту появился кислый привкус, меня замутило.

А выглядело-то вполне прилично… Тогда даже страшно представить, что там за убойную смесь Злая мачеха намешала для Снежного повелителя!

Я проглотила подползающую к горлу тошноту и посмотрела на бутылку, которую держала госпожа Вильгербенг, с плохо скрываемым отвращением.

— И как это должно помочь, мама? — спросила я, содрогаясь при мысли, что эта дрянь окажется в моем рту.

Да, меня вырвет прежде, чем я успею ее проглотить! Лягушки, волосы, ногти… Фу!

— Оно даст тебе силы. Потом придется заплатить. Но главное, мы добьемся цели.

Я перевела взгляд с зелья на женщину и вскинула бровь.

— «Мы» или «вы», мама?

Новая пощечина. Щеку пронзило болью, уголок рта зажгло. Зашипев, я коснулась пальцами губ и почувствовала теплую кровь.

Вот же сучка!

— Зубки прорезались? Пей сама или силой заставлю! — приказала женщина.

В ответ я метнула в нее злой взгляд и поднялась.

— Я не буду это пить, — твердо произнесла я, встречая ее взгляд.

Мало ли какую дрянь она мне подсовывала. Да, и эти слова про плату мне совсем не понравились.

— Как ты смеешь… — начала «мама», но дальнейшие ее слова я уже не видела, потому мое внимание снова привлекло копошение в углу. Теперь я уже отчетливо видела за плечом Злой мачехи, что там было что-то. Оно было черным, почти сливалось с тенями, но имело свою нечеткую форму. В неясном, хаотично движущемся силуэте мелькали очертания глаз и страшный рот, кривящийся в крике.

Под кожу заползла тревога и беспокойство. Это нечто было чем-то неправильным, его не должно было тут быть. По коже снова пробежал табун мурашек, а в животе похолодело. Внезапна глаза этого существа посмотрели прямо на меня, а затем оно кинулось из угла в мою сторону.

Я вскрикнула и отпрыгнула назад.

В это же мгновение брань женщины прекратилась, и она вдруг вцепилась пальцами в мой подбородок и заставила посмотреть на себя.

— Ты видела? — требовательно спросила она.

Тревога в груди все не унималась. А сердце колотилось, точно заведенное. Но даже в таком состоянии мне стало понятно, что говорить правду не следовало.

— Что видела? — переспросила я.

— Не прикидывайся дурой, Амалия! Духа в углу. Ты видела. А иначе почему бы так испугалась? — женщина цепким взглядом прошлась по моему лицу и, усмехнувшись, отошла назад. — Видимо, ты все же делала то, что я говорила тебе.

Стоило Злой мачехе отойти, как мой взгляд тут же устремился к теням, но они уже были неподвижны. Однако спокойнее мне не стало.

Все вокруг стало давить: запах табака и полыни, горящий зеленым взгляд госпожи Вильгербенг, шевелящиеся тени, полумрак, зелье. Это давило на мозги и долбилось в грудную клетку, рождая там крик, который там же и умирал.

— Я ничего не видела, — проговорила я, едва скрывая дрожь в голосе.

— Не лги мне, — властно потребовала женщина, и в темных углах вновь что-то зашевелилось.