женишка! А то больно хорохорится!

От громкого вскрика сельского главы я подпрыгиваю на месте, а Надежда Ивановна роняет лейку, из которой поливала немногочисленных зелёных обитателей библиотеки — кротон, монстеру и фикус.

— Зачем же так кричать-то, Анатолий Поликарпович, — пеняет она. — Разве вы не знаете, что в библиотеке должно быть тихо?

Глава машет рукой.

— Не до церемоний мне, Ивановна. Там этот Демидов уж чересчур бурную деятельность развил.

И выкладывает свою беду-огорчение: оказывается, деньги, «заплаченные» за меня, Иван не только не отозвал, а оставил, ещё и добавил и пустил на программу «Развитие села». Только вот решил заняться её проведением в жизнь лично.

— Бедную бухгалтершу нашу, Зою Яковлевну, — жалуется Карпыч, — загонял совсем. Она уже пятый раз смету переделывает. А женщина в возрасте, между прочим, ей ещё домой надо — внуки, свиньи, огород. А твой этот никак в толк не возьмёт, что даже с его «спонсорской помощи» я должен заложить «откаты». Потому что оно как: не помажешь — не уедешь. Нет же, не поленился. Пошёл в школу, обмерил всё, нашёл в интернете нужные трубы и прочие расходники. И теперь орёт на нас, что мы ему железо по цене золота и крыла от самолёта считаем. — Глава печально вздыхает. — Санёк, будь другом. Сходи, угомони его прыть. Он же уедет в свои столицы, а нам здесь жить и с этой администрацией работать.

Я мотаю головой:

— Извините, Анатолий Поликарпович, но не пойду. Это деньги Ивана, и его дело, как их трать. Хочет — «на право первой ночи», хочет — «на развитие села».

— Ну, Санька! — Карпыч сжимает кулаки, а глаза его — маленькие, глубоко посаженные, почти тонущие в пухлом лице, — злобно сверкают. — Так-то ты добро помнишь?!

Тут вступается за меня заведующая, фыркает, взглядом недобрым главу нашего меряет.

— Окстись, Толя, — говорит, — и бога побойся! Когда ты девочку продавал — то-то о её благе думал, благодетель ты наш.

— Ишь как ты запела, Ивановна, — Карпыч кулаки ещё крепче жмёт. — Ну, ничего, прибежишь ещё на нужды библиотеки клянчить, я тогда-то тебе твои слова и припомню.

Разворачивается и уходит с видом оскорблённой невинности.

Надежда Ивановна вздыхает, провожая его грузную спину и опущенные плечи.

— Гордость и честность, Сашенька, — говорит она с расстановкой, — это, конечно, хорошо. Но, порой, нам приходится чем-то жертвовать. Вот ты сама, например, готова была честью девичьей ради дедушки пожертвовать. Так и Карпыч. Думаешь, ему легко? Он прав — Демидов твой уедет, а с мэром и губернатором ещё работать.

Домой я возвращаюсь невесёлая и пересказываю ситуацию бабушке.

Та спохватывается:

— Я же обещала Карпычу отстегнуть от продажи драгоценностей. Там прилично осталось, как раз на откаты хватит. Пусть Демидова не тревожит. Главное, что тот в помощи не отказал, и водопровод в школе всё-таки будет. Уж столько лет ждали. А остальное… На то мы и село, семья — выдюжим! — приобнимает меня за плечи, а у меня щиплет глаза. Потому что такую семью, как жители нашего села — ещё поискать…

… Отведённая нам с Демидовым судьбой неделя утекает быстро. Но за неё случается столько, что иному на целую жизнь хватит.

Иван удивительным образом умеет очаровывать людей: вот уже и бабушка под его влиянием, и Васька, и Надежда Ивановна.

Наш скоромный книжный храм господин олигарх навещает сразу же, как разбирается со сметой по школьному водопроводу.

Оглядывает хозяйственным взглядом покосившиеся стеллажи, «пузатые» полки, облезлую краску на окнах…и сразу же набирает какую-то бригаду. В общем, к обеду того же дня закипает работа. Выползает ещё и проваленный пол, и текущий потолок…