— Благодарю за понимание, тетушка. Уверена, мне не представится случая о нем жалеть.

— Что ж, — пробасил священник, — Альционе нужен отдых, так что я удаляюсь. Но теперь буду часто навещать ее и вас, мистрис. Очень рад, что мы познакомились более близко, даже несмотря на все драматические обстоятельства, предшествовавшие этому.

Да-да, меня будут навещать, а это значит, что опять подсыпать мне порошочка просто так не получится. Придется вам действовать более осторожно. Но теперь я знаю всю подноготную, так что легко вам не будет.

Напоследок отец Далмаций осенил меня благословляющим кругом и вышел, бросив недвусмысленный взгляд на госпожу Морвейн, в котором отчетливо читалось: «Я присматриваю за этой девочкой и в обиду ее не дам».

— Иди к себе, Альциона, — сквозь зубы повторила тетка.

На сей раз ее слова совпали с моим желанием. Нам обеим нужно было побыть в одиночестве и подумать, как жить дальше.

12. Глава 12

Комнату Альционы, расположенную на втором этаже, я оглядывала как бы двойной парой глаз: своими родными, которым все казалось непривычным и не очень понятным; и глазами жившей здесь Алли, которым все было знакомо до обыденности.

Вот узкая кровать, застеленная верхним камвольным[1] покрывалом; вот два сундука, один с льняными постельными принадлежностями, второй с вещами; вот несколько железных крючков для одежды, прибитых прямо к стене, и на одном из них висит платье-туника изумрудного цвета; вот встроенный в стену камин; вот крошечный столик, на котором стоит шкатулка с украшениями, а рядом примостилась небольшая коробочка с зеркалом внутри. Над постелью прибито необычное деревянное распятие: крест, заключенный в круг, а в середине креста искусно вырезаны два красивых крыла. Круг символизирует Отца, крест — Сына, а крылья — Святого Духа. Возле столика прямо на полу стоят таз и кувшин для омовения.

Одна дверь из комнатки выходит в общий коридор, а вторая ведет в уборную, где помимо горшка есть невиданное удобство — стульчак, чьи края покрыты мягкой тканью.

Госпожа Морвейн вовсе не играла в записную злодейку: она не лишила племянницу ее комнаты, не загнала жить в чулан под лестницей на манер небезызвестных Дурслей и Мальчика-со-шрамом, оставила ей все доступные удобства и материальные блага. В последние месяцы девочка была для нее совершенно безобидна — тихая, одурманенная она не представляла опасности. А если бы кто зашел их проведать, так вот, смотрите, для Альционы предоставлены все условия, тетушка заботится о ней.

Лишения Алли лежали гораздо глубже. Она потеряла не комнату, но — дом; не свой высокий статус, но — свободу, не красивую одежду, но — будущее, ведь ее так отчаянно пытались оставить без наследства и сплавить замуж.

Именно это мне и предстояло изменить. И начать, пожалуй, следовало с поисков злополучного завещания. Но кое-что хотелось прояснить прежде всего остального…

Я подошла к столу и открыла коробочку с зеркалом. Глубоко вздохнув и собравшись с силами, подняла зеркало на уровень лица.

Это была я. Только такая, как в свои двадцать. Черты лица, нос, губы — все мое. Отличался разве что цвет глаз — у меня прежней он был скорее ореховый, а не насыщенно-карий, как сейчас отражало зеркало, — и конечно, волосы — моя русая шевелюра из прошлого мира не шла ни в какое сравнение с этими густыми волнами цвета горького шоколада. Пряди выглядели, правда, тускловато, но это неудивительно, учитывая все, что творилось с Алли в последние месяцы. Она с трудом ухаживала за собой, а в относительный порядок ее привели лишь перед самой свадьбой. Собственно, надо это исправить.