Вместо желанного аппетита — рвотные позывы. Никогда не любила овсянку.

Ян садится напротив и ждет. В прошлый раз я ела из его рук. Такого унижения перенести во второй раз не смогу. И разворачиваю ложку, опускаю ее в кашу и под стеклянный взгляд Борзова начинаю есть.

— Я хочу устроиться на работу, — сообщаю, хотя вовсе не обязана. Да?... — К возвращению дедушки мне нужно...

— Не обсуждается, — срезает невысказанное мной, как охотничьим ножом.

Отставляю недоеденную кашу и облокачиваюсь на спинку кресла. Мы схлестываемся взглядами с Яном. Бандит давит, сплющивает, подчиняет своей воле. Его челюсти напрягаются, возможно, я даже слышу хруст.

От внутреннего давления кровь начинает выкипать, вызывая жажду и делая меня немой. Он создает правила, и я должна им следовать — таков его мир.

Не смею отвернуться. Его правила мне ненавистны.

— Ты же сама просила защиты? И я защищаю.

— Это всего лишь работа, — устало выдыхаю, — у меня нет денег даже заменить кеды.

Чувствую себя жалкой, никчемной. Не хватает еще, чтобы все трое подумали, что я что-то выпрашиваю у них.

— Кеды куплю. О работе забудь, Лика.

И встает с кресла. Как я поняла, этот Борзов не завтракает.

— Так не пойдет, Ян! — поднимаюсь с кресла довольно бодро.

Наверное, первый раз за долгое время я зову бандита по имени. Я вообще обращаюсь к нему как к обычному человеку. А он монстр!

В ответ полный игнор.

Борзов забирает тарелки у братьев и загружает их в посудомоечную машину. Мою не берет, потому что я должна все съесть.

Братья начинают что-то обсуждать. Нейтральное. Какая-то игра, что состоится в ближайшие выходные и где они хотят ее посмотреть. Потом о встрече, на которой Раф появиться не сможет. Посмеиваются. Подкалывают друг друга.

Мои нервы натянуты до предела.

И я смахиваю свою тарелку со столика. Она опрокидывается. Каша оказывается на полу, а сама тарелка разбивается на две части с громким хрустом. Пальцы моих ног тоже все в каше.

Наступает пугающая тишина. В висках на разрыв стучит пульс.

— Ты мне не хозяин, ясно? — злобно шепчу. — Я просила лишь о защите.

Глаза Яна холодеют, становятся как могильный мрамор. Борзов остается на своем месте, но его густая, как сироп, энергия растекается, заполняет собой пространство кухни. Я вот-вот вылечу за пределы вселенной.

— Хозяин, — четко произносит.

Глаза наполняются слезами. Опускаю голову, но потом поднимаю и вновь врезаюсь взглядом в Яна. Ничего не изменилось за эту секунду.

— И сейчас ты переоденешься и поедешь со мной. — Бандит отворачивается и упирается руками о столешницу, — потому что я так хочу.

Стою и не двигаюсь. Он же приручает меня как дикую собаку. Приласкает, очертит границы, даст вкусняшку, читай — оргазм, накажет за непослушание.

— Перед этим ты уберешь то, что натворила, — указывает на беспорядок на полу.

Качаю головой, но осознавая, что пока это первое, в чем я с ним согласна. Мне нужно будет убрать разбитую тарелку и отмыть кашу с пола. Но потом, не сейчас. Сейчас у меня желание убежать и занять оборону.

Шаг за шагом отхожу сначала к перегородке между коридором и кухней, а потом разворачиваюсь.

Я не буду переодеваться и куда-то с ними ехать.

— Стоять! — кричит в спину.

Следом наваливается коршуном и затаскивает в спальню. Успеваю моргнуть, и вот Борзов уже прижимает меня к закрытой двери спальни. Нависает. Дышит. Берет откуда-то воздух, когда я задыхаюсь, как рыба, выброшенная на берег.

Рука Яна сдавливает шею и это совсем не возбуждает, как вчера ночью. Он смотрит свирепо, и хочется отмотать последние дни, когда я попросила Борзова о защите. Не было бы ничего: ни боев, ни этой каши, ни этой ночи.