Его губы, сухие, жесткие, горячие, накрывают мои. Язык проталкивается в рот, я лишаюсь опоры. Борзов приподнимает меня от пола, и еще глубже погружается.

Мне становится жарко, я чувствую, как от трения ткани кожа воспаляется.

Ян расталкивает коленом мои ноги, и я промежностью упираюсь на его бедро. Губы Борзова отрываются от моих и начинают путешествовать по моей шеи, груди, оттянув слабый ворот футболки.

Пальцами с азартом сжимает мои щеки. Как бы не оставил следов. Смотрит с вожделением и яростью. Его глаза сверкают безумием, одержимостью. Горячее тело продолжает прижимать меня к стене.

— Ты думаешь, я не догадываюсь, зачем ты меня здесь удерживаешь? Это не защита, это закрепощение. Поверь, был бы выбор, меня бы здесь не было, — тихо произношу то, что нужно бы оставить при себе.

— Нет. Ты была бы здесь в любом случае, Лика. Прими эту правду.

Бандит резко отходит, и я падаю, как пыльный, старый мешок. Всю трясет, будто попала под ледяной, осенний дождь. Лицо мокрое от слез, но я не заметила, когда успела всплакнуть.

Ян остается стоять рядом. Его взгляд продолжает ощутимо скользить по мне. И я уже не в силах ответить отпором. Он больше не произносит ни слова. Берет из шкафа одну из футболок, надевает и уходит, прикрыв дверь. Затем хлопает и входная дверь. Я вновь одна.

22. Глава 22. Ян

— Как успехи? — отец набрасывается с ходу.

Я едва успеваю отпить горький кофе.

— Все под контролем, — отвечаю спокойно.

Да все так и есть — под контролем. Лика слабеет, ее оборона лишь дело времени, а там заговорит и выложит все по полочкам.

Глаза отца сужаются. Уже чувствую на себе знакомый сканер голубых глаз. Но я не один из его подчиненных и без заминки в сердечном ритме поднимаю голову и отвечаю таким же взглядом.

Ты же меня сам этому учил, пап! Ни разу не подвел, а уроков было много.

— А мне донесли, что ты за девку цепляешься, а не делом занимаешься. Это плохо, сын.

И кто ж такой умный стучит? Напрягаюсь весь до ломоты в суставах.

Отец приставил слежку? В его стиле. Скашиваю взгляд на колени Камиля, но в братьях я уверен, как в самом себе. Каждый из нас умрет за другого.

— Ничто не мешает мне добыть документы и поиграть с девкой, так? Ты и сам был не против этого в прошлый раз.

Отец отворачивается.

Мы сидим за его любимым столиком в «Паласе». Официант только что принес ему стейк, и я понимаю, что услышу ответ только после того, как он откусит и испробует мясо.

У самого кусок в горло не лезет. Какое-то плохое предчувствие.

Раф и Кам сидят в напряженной позе. Они знают, что мое «поиграть» становится больше похоже на помешательство. Я и сам это понимаю, что, впрочем, не уводит нас от плана.

Но вот Лику... Ее я хочу оставить себе пока не надоест, пока не перестанет так штырить от ее запаха, блеска глаз, бархатистости кожи, смешных брыканий и бунта. Кукла оказалась строптивой.

— Как наиграешься, пускай в расход, — говорит между жеванием стейка и глотком красного сухого. — Слишком много знает и видела девка твоя.

Левой щеки, как паяльной лампой, касаются взгляды. Братья.

— Разумеется, — без эмоций в голосе отвечаю.

С первого дня, как Лика стала частью плана, ее судьба уже была решена. Не мной.

Любой, кто становится рядом с нами, но не являетсянашей частью, исчезают. Таково правило семьи Борзовых. Ее деду я возвращаю должок. Мы его не трогали и не тронем. Старик вообще сейчас кости греет за наш счет, а про его драгоценную внучку речи не было.

— Малой, ты, часом, не влюбился? — дядя Вадим выходит из тени, где все это время отсиживался. Курил сигареты с ментолом.