Высокий, в наколках, бритый. Его спина — поле битвы. Там и пулевые ранения, и ножевые. Настоящее Бородинское поле. В детстве он напоминал мне медведя. Огромный, рычащий зверюга.

Вадим — родной брат моей мамы, и, несмотря на грубые, варварские черты лица, он очень мне ее напоминает. Но вместо шоколадок дядька дарил нам пули.

— Нет, конечно, — морщусь. — Ты вопрос-то по адресу задал? — не без наезда уточняю.

Мой ответ устраивает отца, и он посмеивается, отставляя пустую тарелку. Стейк — его любимое блюдо. Качество заведения он проверяет именно по правильности приготовленного стейка.

— Тогда сделай свою работу поскорее. У нас поджимает время, необходимо доказать, что завод остается в наших руках.

Достаю свою пачку сигарет. Она помялась, но губами выуживаю из нее одну и закуриваю. С отцом сталкиваемся взглядами. Иногда ему и говорить ничего не надо. Если я провалю задание...

Провожу языком по верхним зубам.

...я не провалю.

Пистолет холодит бок, словно ребра обожгло жидким азотом.

Обойма в магазине всегда полная, и после ужина с отцом хочу заехать в тир. Его для нас сделал Рафаэль в нескольких километрах от моего дома. Три стойки, три мишени. Сегодня планирую спустить все имеющиеся в запасе патроны.

Мы садимся с братьями в машину и молча уезжаем. Вновь закуриваю, переставая чувствовать сладко-горький никотин во рту.

Думаю о том, если моя привязанность к кукле не пройдет. Я буду жадно хотеть ее всегда. Моя навязчивая идея, чтобы куклу касался, трогал, трахал, имел только я, не сойдет. Это доходит до абсурда,и хочется прямо сейчас сделать то, что сделаю в конце операции.

Но тогда весь мой план рухнет. А я считаю его идеальным.

Пытаюсь сохранять невозмутимость, но от одного только звука ее имени в меня вливается раскаленное железо, и я обязан терпеть, чтобы не выдать своего помешательства на девке. Это так неразумно и глупо с моей стороны, что и братьям не признаешься.

Как только останавливаемся у тира, мигом выскакиваю и выхватываю пистолет. Целюсь в мишень и стреляю.

Грохот разлетается по полю, и в груди начинает трещать удовольствие. Если бы здесь была кукла, ей было бы страшно. Она бы зажимала уши ладонями. Может, молила бы прекратить. Она же такая чувствительная! А я бы стрелял.

Видеть эмоции на ее лице — мой новый вид кайфа.

Опустошаю магазин и заполняю его новыми патронами.

Достав сигарету, закуриваю. Прищуриваюсь. Стреляю. Все тело вибрирует, сотрясается внутри и наполняется расслабляющим ядом. Томлением. Жаром.

Но на языке вкус оргазма куклы. Кончает она сладко.

Сил во мне появляется столько, что я в состоянии смять рукоятку, раскрошить ее в металлическую пыль. И... Промазываю. Пуля бьет в сторону от мишени. Куда-то в траву.

— Уау... — Раф. — Ты целился в червяка? Мне стоит показывать тебе его труп?

— Заткнись.

Камиль сидит на капоте и пьет что-то из фляги. Сомневаюсь, что там капучинка.

— Если ты будешь так стрелять, то у пучеглазой есть реальный шанс сбежать, — кричит в спину. Успеваю отвернуться и снова заполнить магазин.

Первой же пулей попадаю в «десяточку» и с горячим удовольствием в животе разворачиваюсь к Камилю. Тот ухмыляется и делает глоток из фляги. Рафаэль покачивает головой.

Ближе этих двоих никого нет.

Кам спрыгивает с капота и идет ко мне по гравийной дорожке. Кладет руку мне на плечо, вынуждает повернуть к нему голову.

— Если ты поймешь, что не сможешь закончить начатое, мы с Рафом сделаем это за тебя.

Смахиваю тяжеленную руку. Его слова — не шутка и не подкол. Я знаю, что братья мне помогут.

— Все в порядке, и все, — стреляю дважды, — под контролем.