Я, почесывая подбородок, пялюсь прямо перед собой. Постройки на участке расположены так, что с высокой террасы открывается отличный вид на беседку, где резвится молодежь.

Как на ладони.

Полуголая Литвинова в безвкусном легкомысленном костюмчике танцует с четвертым кавалером. Судя по тому, как тесно к нему прижимается, девчонка уже нетрезва.

— Весело у них.

— Пусть отдыхают. Я всех проверил. Все чистые.

— И поляков пробил?

— А ты в курсе про поляков? — искренне удивляется.

Я отстраненно киваю.

— Был повод познакомиться.

— Это обычные студенты. Я проверил.

— Вот и отлично.

Откашливаюсь, потому что если родного отца все устраивает, то это совершенно не мое дело.

— А что с «Магнолией»?.. — вдруг вспоминает. — Ты собрал команду?

— Можно сказать и так.

— Кого ангажировал Василий Георгиевич?

— Следственный комитет выделил две боевые единицы, — без особого энтузиазма сообщаю. — Правда, один патрон холостой и бесполезный. Майор Майя Синицына…

Взгляд Давида становится цепким. Приблизившись, частит:

— Будь осторожен, Ренат. Старый хрыч не очень чистоплотен, и его сотрудники могут представлять его личные интересы. Особенно баба…

— Странно. А он тебе привет передавал, — усмехаюсь.

— Пошел он на хуй, — ни с того ни с сего злится Литвинов, снова закуривая. — Мне его привет, что в Сибири кабриолет.

— Ай-ай-ай. Значит, не любишь генерал-майора?..

— Я в своей жизни, Ренат, люблю только Родину и дочь. Вторую люблю осторожно, вполголоса, чтобы не испортить. Молодежь сейчас такая пошла, один бред на уме. Наркота, бабки и полное отсутствие каких-либо общепризнанных ориентиров. Для них Родина — это хоккейный клуб в молодежке.

— Не слышал о таком.

Я снова прицельно смотрю на отдыхающих.

Литвинова куда-то исчезла. В беседке осталась только та девица с фиолетовой башкой. Стало быть, на самом деле за подругу вступилась в банке.

В своей жизни я привык полагаться на собственное представление о людях, но вот о дочери друга составить какое-то определенное мнение сложно.

Она безусловно красива и сексуальна. Я отчасти даже понимаю Давида с его нереальной любовью к Марине. Если они с дочерью похожи, то после женщины с такой яркой внешностью сложно найти кого-то хотя бы отдаленно ее напоминающего.

Вот только как в одном человеке уживаются грязная порочность и чистая душа, чтобы писать такие стихи?

Разнузданность и… внутренняя сила, чтобы встать на смерть, защищая подругу?

Либо я чего-то не понимаю, либо яблоко, глянцевое зеленое яблоко… просто червивое?

Так ведь тоже бывает.

Телефон в кармане брюк вибрирует.

— Я сейчас подойду, — киваю Давиду и направляюсь в дом.

По пути отвечаю на сообщение Лунева.

В туалет захожу без стука. Первая реакция — замираю с мобилой в руках, потому что прямо передо мной зрелище что надо.

— Извини, — оборачивается Эмилия.

Вида своего вообще не стесняется. В целом как и в прошлый раз, когда я застал ее и поляков в квартире.

— Шампанское на себя пролила…

Наши взгляды сталкиваются в отражении зеркала. Всего на секунду, потому что сейчас меня привлекают не бирюзовые глаза, а упругий зад в тонких белых трусах, которые я называю так чисто номинально. По факту от трусов там только резинка.

Тонкая, словно прут, поясница, гибкий позвоночник, изящно выпирающие лопатки, высокая шея. И эта загорелая, увлажненная, упругая кожа, которой, как ни крути, даже в двадцать пять я уже ни у одной самой ухоженной бабы не видел.

— Оденься, — говорю ей тихо, прикрывая за собой дверь.

— А может, я не хочу? — Эмилия разворачивается, и вид спереди тоже не разочаровывает.