– Беги в дом, Павлик. Потом поговорим. Вдруг они и правда вернутся?

Нет, это не винтовка! Это благодать какая-то! Безотказная, бесшумная, точная. А скорострельность! Срезала всех троих как одной очередью! Недалеко убежали бублики!

Я спустился с крыши и еще не успел отнести GL‑11 в оружейку, а входная дверь уже загудела от чьих-то нетерпеливых кулачков. Ладно, у меня хватило ума расширить периметр и внести соседушек в список «свои». Вспыхнули бы сейчас, как тот попугайчик. Но ведь не побоялись подойти к двери!

Пришлось открыть.

Джессика набросилась на меня прямо с порога:

– Зачем вы это сделали? Кто дал вам право лезть в нашу жизнь? Вы их не знаете! Они вернутся, расскажут остальным, и нас убьют. А вам все шуточки!

Покрасневшая, щечки розовые, глаза горят. Вся пышет праведным гневом и такая гордая!

Но на это раз я был готов. Не время расслабляться. Стальные клинки в моей голове перешли в режим непрерывной заточки и могли перерубить волос в полете.

– Ничего они не расскажут, – жестко ответил я.

– Вы не понимаете! Это не люди! Им главное – поиздеваться над кем-нибудь и получить удовольствие! И теперь вы подарили им отличный повод! Спасибо! Вы нам очень помогли! Павлик, пошли отсюда! – Схватила его под локоток и потащила за собой.

Угроза миновала – можно продолжать.

Я спустился в оружейку, положил GL‑11 и взял «Укус». Для такого дела самое оно!

Через полчаса с рабовладением на Блике было покончено.

Но спасти поселенцев мне не удалось.

Беглые заключенные разбили их чистую хрустальную жизнь на мелкие осколки и основательно втоптали в грязь. Осколки можно было откопать и даже отмыть, но прежнюю жизнь из них не склеить, а другой поселенцы не хотели и боялись больше смерти.

Цельные несгибаемые натуры были сломаны и теперь медленно подыхали.

Я подходил к мужчинам и говорил, что черные времена закончились, что работать на пришельцев больше не надо, что они могут идти домой к женам. Они отвечали, что им все равно, что их дома разрушены, что жены никогда не простят их слабости. Или ничего не отвечали. Некоторые просто садились на землю и закрывали лицо руками, некоторые продолжали работать.

С женщинами все было еще хуже. Когда я зашел к ним в барак, они молили Всевышнего о смерти. Шепотом. На меня никто не обратил внимания, никто не повернул головы́ в мою сторону.

Я сказал им, что рабство закончилось, что они свободны.

Они молили Всевышнего о смерти.

Я говорил им, что их любимые мужья стоят снаружи и ждут.

Они молили Всевышнего о смерти.

Я говорил и говорил!

Они молили Всевышнего о смерти.

Душой они все были уже ТАМ, за жизненным чертогом, а здесь по нелепой случайности остались только измученные поруганные тела.

Я вышел на свежий воздух.

Мужчины продолжали работать. Гнули спины, обрабатывая зеленые ростки. Ортега подошла к зениту.

Я вспомнил Сьюзи. Хорошая девочка! Пластичная. Семью съели, а она уже через пару недель с улыбкой советников ублажает. Нашла силы. Сумела взять себя в руки. Молодец! Я бы и не догадался о ее трагедии, если бы сама не сказала. Что она – боли не чувствует? Еще как чувствует! Но девочка крутится, цепляется за жизнь тонкими, слабыми пальчиками! И правильно делает! Да, вымазывается в дерьме каждый день, зато живая!

Поселенцы так не могли.

Я плюнул и вернулся в теремок.

Со мной происходило что-то странное.

Несколько раз я по ошибочному приказу подрывал не те поселения, но больше двух минут никогда об этом не переживал. На войне всякое бывает. Я тут при чем? Приказы не обсуждаются.

Почему же сейчас меня потрясывает и знобит? Я бы легко мог расстрелять их всех из «Квазара» или вообще накрыть ракетой! Легко! Был бы приказ!