Посадник понятливо кивнул, пряча кошель.

– По совести сделаю, Строкович, не держи за душой. Как скажешь, так и будет.

Тамир благодарно кивнул:

– Хвала.

– Мира в пути.

– Мира в дому.

На том и разошлись.

Посадник только подумал про себя, что Строк совсем из ума выжил. Уж и скаженному ясно: не будет колдун с опарой возиться, когда от Ходящих роздыху нет. Чуть не целые веси пропадают, а Строк всё одно – о караваях печалится!

Забравшись на лошадь, Хлюд отправился домой, гадая, как так вышло, что толстомясый добродушный и бесхитростный сын старого пекаря переродился в Цитадели в этакого мужа, которого со Строком даже в дальнем родстве не заподозришь. Эх, этого бы чернеца-молодца да засватать за молодшую дочку – была б за ним дура-девка как за каменной стеной: и сыта, и в довольстве, и под приглядом.

А еще среди этих дум, нет-нет, а вспоминалась посаднику жена, и хотелось взгреть сварливую бабу за то, что заставила напялить новые сапоги.

* * *

Едва не до темноты Тамир просидел у сторожевиков.

В городе о ту пору находились только двое. Ель – выученик Дарена да Стёх – выученик Лашты. Парой вёсен раньше они покинули Цитадель и с той поры там не появлялись, передавая оброчные деньги с оказиями. Целителя из тройки колдун не застал – Нияд уехал по окрестным весям договариваться с травниками, чтобы заготовили сушеницы.

До вечера бывшие послушники Крепости просидели за разговорами, делясь новостями – кто как доучился, кого куда отправили, появились ли новые креффы, не погиб ли кто из нынешних, нет ли вестей с дальних городов, где особенно неспокойно.

– У нас этой зимой оборотней откуда-то поналезло – без счёту. Чуть не через стены перепрыгивали, клятые! – говорил Ель в сердцах.

– И покойника ныне, пока отчитаешь, едва не всю кровь из жил сцедишь, – кивал Стёх. – Иной раз дважды-трижды заговор творишь и резами всё исчертишь, а он, глядь, поднялся через пару суток. Беда…

– Мать мою ты отчитывал? – спросил глухо Тамир.

– Я? Неужто не так что?

Обережник покачал головой:

– На совесть всё сделал, я бы лучше не смог.

– Ты бы… – усмехнулся собеседник. – Да ты, умей Дар видеть, повыше Донатоса бы сидел в креффате.

– Хорошо, что не умею, – усмехнулся Тамир. – Ездить выучей искать – то ещё терпение нужно. У меня таких запасов нет.

– Дай Хранители, чтоб находились они, а то, вон, говорят, по Клесховым сорокам ни одного не сыскали. А ведь он ранее не ошибался, – помрачнел ратоборец.

Все трое замолчали. А что скажешь? С каждым годом ходящих всё больше и сила их растёт, тогда как в людях Дар словно угасает. И отчего, почему – непонятно. Только Тамир знал, что вина за происходящее лежит на них – Осенённых. Точнее на одном из них. Только болтать об этом обережник не собирался. Да и разве ж поверят ему, что самого Встрешника видел?

Перед тем как попрощаться, сын Строка попытался всучить колдуну кошель – плату за отца. Но тот лишь отмахнулся:

– Хранителей побойся! Нешто ты б с меня денег взял, попроси я мать или сестру упокоить? Иди себе, буду я тут и дальше в сторожевиках – всё в посмертии для отца твоего сделаю. А не буду, так Ель попросит, другой сделает. Мира в пути.

На том и расстались.

Забрав от сторожевиков оброчные деньги, наузник отправился домой. В сенях его ждал завернувшийся от вечерней прохлады в меховое одеяло Яська:

– Господин, ты в который день уезжаешь?

– Хочешь сказать – загостился? – усмехнулся гость.

– Что ты, что ты! – испуганно замахал руками паренек и покраснел, собираясь с духом. – Я… это…

Он замялся, а потом выпалил на одном дыханье: