Лицо молодого священника, и так бледное от природы, стало серым.
– Нет, ну это невозможно! – дрожащим от возмущения голосом сказал Божезларж.
Армэль взглянул на него обеспокоенно.
– Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду вашу прямолинейность! Вы всегда такой тактичный! А сейчас… Ваш вопрос выходит за рамки приличий.
– Простите, если я вас оскорбил.
Было заметно, что Василий сильно задет и взволнован. После мертвенной бледности на его лице вдруг проступил болезненный румянец. Однако Божезларж решил сменить тему и, насколько это было возможно, миролюбиво спросил:
– Вы куда-то собираетесь ехать?
– Я уезжаю во Францию, к матери.
– Вы никогда не рассказывали о своей семье.
– Я не думал, что вам это интересно. Мой отец граф де Куси. У меня есть сестра, Александрин Соланж. Она замужем за французским дипломатом графом де Вардом и живет в Испании…. – после короткой паузы виконт продолжил. – И еще у меня есть брат. Виконт Огюст де Лабранш. Он служит в королевской армии.
Они присели на старые сундуки. Василий внимательно и заинтересованно слушал, задавал вопросы. Ему явно было важно знать о друге как можно больше.
– Я появился на свет во Франции, но потом родители переехали в Мадрид и жили там целых 15 лет, – говорил Армэль. – Выходил я из матери как-то не так, и она чуть не умерла в родах. Однажды слышал, как служанки говорили, что матушка потом еще беременела несколько раз, но все выкидывала, а вот Александрин живучей оказалась. Родители думали, я ничего не понимаю. А ведь то, что между ними был разлад, я не столько видел, сколько чувствовал. У нас была служанка Луиза – старуха верная, но ворчливая. И хоть они не жили тогда вместе, Луиза дочь после рождения к отцу привезла, чтоб он посмотрел на свое дитя и имя ей дал.
Рассказывая о родных, Армэль вспомнил случай, как они с гувернанткой Александрин отправились пешком гулять по Мадриду. Женщину заинтересовала лавка дамских украшений, шляпок и лент, она посадила девочку на скамью и, сказав виконту ждать там же, зашла внутрь. Но пока ее не было, мальчика, бегающего по улице и пинающего ржавую миску, неожиданно схватила какая-то полоумная старуха и потянула за собой, решив, что это то ли ее сын, то ли внук Виктор. Ребенку удалось вырваться, лишь когда они прошли почти весь переулок, а вернувшись, он увидел, что вокруг маленькой Александрин уже собралась толпа местных ребятишек и какая-то горожанка спрашивала у всех, что это за девочка.
– Отойдите все. Это моя сестра, – сказал виконт.
– А что же ты ее оставил одну? Ее могли украсть!
– Меня самого чуть не украли! – возмущенно бросил Армэль.
И тут, наконец, появилась легкомысленная гувернантка в новой шляпке.
До открытия Ватиканской пинакотеки[2] оставалось еще более века, но и тогда, во второй половине бурного XVII столетия в Ватикане собирали шедевры живописи, связанные с библейской и религиозной тематикой. Были здесь и картины творцов прошлого, и работы современников. Армэль де Куси перед отъездом решивший попрощаться с другом, искал его в галерее, не особо обращая внимания на картины и удивляясь, почему Василий попросил его прийти сюда. Бродя среди посетителей, он, наконец, обнаружил Божезларжа у какого-то полотна, которое как раз разглядывали две монахини и пожилой священник.
– Это творение по силе воздействия можно сравнить разве что с работой Караваджо «Снятие с креста»! – говорил священник, созерцая изображение.
Когда виконт поздоровался с ним, тот как-то странно посмотрел на молодого человека, на какое-то время задержал на нем взгляд, и снова перевел глаза на картину. Армэль тоже посмотрел на холст. И оцепенел. Там был изображен обнаженный мужчина, лежавший в расслабленной позе спящего или находящегося в бессознательном состоянии человека. Лицо практически полностью скрывали живописно разметавшиеся смолянисто-черные пряди. Тело его было красиво той правильной мужской красотой, бывающей у гармонично сложенных людей, которым к тому же приходится много двигаться, отчего сами по себе развиваются мускулы, словно у хищного зверя. Но главное, что бросалось в глаза и заставляло замирать перед полотном – очень реалистичные следы пыток на его плечах, груди, бедрах, страшные шрамы и увечья, которые так нелепо смотрелись на этом красивом теле и придавали ему глубинного трагизма, беззащитности.