– Уедем отсюда, пожалуйста!

Граф видел, что она чем-то расстроена и заметил выходящего из-за бархатной занавеси испанца, поправляющего жабо и рукава. Вард нахмурился, а молодая женщина, тоже завидев Рафаэля, уже не считалась с правилами этикета и приникла к мужу, будто прячась и ища защиты.

– Что происходит? – тихо спросил Франсуа.

Первым его порывом было отстраниться, чтобы никто не заметил столь откровенного проявления чувств, что в высшем свете считается дурным тоном. Но надменный взгляд Саласара заставил его поступить иначе. Вспомнив, что этот человек – несостоявшийся жених его супруги, и заподозрив, что сейчас между ними произошло что-то неладное, Франсуа, наоборот, рывком еще сильнее притянул к себе жену, взял рукой ее лицо и стал целовать в губы так нежно и чувственно, словно они были наедине. Александрин невольно вспомнила тот поцелуй графа с Виолет. «Его излюбленный способ злить других, что ли?» – мелькнула у нее мысль.

Вокруг зааплодировали.

– Граф! Графиня! Вы бесподобны в своей непосредственности! – воскликнул дон Фахардо. – Клянусь, я вами любуюсь! Очень жаль, что вы покинете нас на какое-то время.

Франсуа продолжал прижимать ее к себе за талию, а она положила руки ему на плечи.

– Вы уезжаете? – поинтересовалась одна из дам, стоявших неподалеку.

– Да, мы ненадолго отправляемся во Францию, – ответила Александрин и невольно бросила взгляд на Саласара.

Тот помрачнел.

«Это было красиво, – потом шепнул Варду французский посол. – Я доволен вами. Ловко вы этих испанцев дразните. Правда, они теперь называют вас бесстыжими французами».

После столь страстного проявления чувств Франсуа был молчалив и сурово поглядывал на жену. Та тоже притихла, размышляя, почему он опять сердится.

***

Священники находились в довольно темной и пыльной мастерской, где повсюду был нагроможден различный хлам и висели на стенах, а также стояли на полу картины, уже готовые, или еще незавершенные.

– Это будет полотно, символизирующее подвиг и веру, красоту и страдание, – восторженно говорил Божезларж.

– Вы понимаете, о чем просите? – Армэль был непоколебим. – Чтобы я позволил нарисовать себя в таком виде!

То, что Василий ко всему прочему оказался еще и художником, пишущим на религиозные темы, откровенно поразило виконта. А его предложение нарисовать Армэля вызвало у того недоумение. Конечно, его не раз рисовали. Еще в раннем детстве на руках у матушки, потом лет в пять – одного, и позже по разным поводам и в разных костюмах. Его семья могла себе позволить заказывать портреты у именитых живописцев. Но картина такого плана…

– Ваше тело, точнее его изображение на холсте, заставит людей еще более укрепиться в вере и понять весь подвиг миссионеров, – объяснял Божезларж.

– Эта картина стала бы символом уродства, – раздраженно бросил Армэль. – Я никогда не соглашусь на такое, и вы безумец, если действительно рассчитывали получить мое согласие.

– Хорошо, будь по-вашему, – сдался Василий.

Они заговорили о чем-то другом, отвлеченном, и больше не возвращались к этой теме. Однако Армэль все же не выдержал и задал давно интересующий его вопрос.

– Друг мой, – Армэль обратился к Василию тихо, но твердо.

Божезларж сразу понял, что тот хочет сказать что-то важное.

– Вы совсем не знали любви?

– Да, совсем. Разве то, что вы познали любовь, хотя она для вас запретна, лучше?

– Да. Лучше уж так, чем не знать ее вовсе. Но я вижу, что вы бываете опечалены чем-то. Что тогда вас гнетет?

– Я не знаю, как рассказать вам это.

– Вы содомит? – просто спросил виконт де Куси.