— Чем же она вас так смущает, синьор? — выливаю яйцо в воронку из воды и засекаю время.

— Вы живете в Германии, потом вдруг оказываетесь в Турции. Затем переноситесь в Италию...

— Мой жених был турком, бабушка полжизни прожила замужем за итальянцем. Сама я немка. Не спорю, это конечно же повод, чтобы вызвать у вас подозрения, — достаю яйцо из воды и снова закручиваю вилкой воронку.

Он набирает в грудь воздуха, чтобы ответить, но молча выдыхает. Видимо, не достает аргументов.

Выкладываю яйца пашот на рыбу, заливаю все соусом и украшаю веточками розмарина.

— Я могу еще раз посмотреть вашу папку? — спрашивает Платонов.

— Я могу вам ее подарить, — отвечаю. Накрываю блюдо кухонным колпаком, чтобы не обветрилось и поворачиваюсь к мужчине. — Пойдемте. Только сначала мне надо зайти к синьору в спальню.

— Зачем? — смотрит тот исподлобья.

— Когда синьор вернется, все должно быть готово для его сна.

— Хорошо, пойдемте.

Мы вместе идем в спальню Феликса. Я поправляю идеально заправленную постель, взбиваю подушки. Проверяю, есть ли в ванной все принадлежности. Хотя куда им деваться?

Все это время Платонов следит за мной, стоя в дверях. Я прохожусь чистой салфеткой по поверхностям и кладу на столик сложенный вдвое лист бумаги. Аккуратно поправляю, будто он тут и лежал. Выхожу из спальни, Платонов закрывает дверь.

Мы идем к моей комнате, я выношу ему папку. Забираю рекомендательное письмо, папку отдаю Андрею. Желаю спокойной ночи и запираюсь.

Она мне не нужна.

Все мои записи — это то, что я узнала про Феликса за время, которое жила в пиратском поселке. Я хорошо изучила его вкусы, они не так сильно поменялись. От еды и кальянных смесей до музыкальных пьес для виолончели.

Пусть теперь их изучает господин Платонов.

Сижу возле Раэля, глажу непослушные вихры.

Если бы у твоего папы были длинные волосы, они бы тоже были такие непослушные, мой драгоценный. Мой махр...

Из открытого окна доносится шум двигателя, хлопает дверца. Подхожу, отодвигаю занавеску.

Из автомобиля выходят Феликс и Донато, идут к особняку. Феликс поднимает голову, быстро отшатываюсь, но замечаю, что его выражение лица по-прежнему мрачное и сердитое. Не могу сдержать улыбку.

Сработало.

Он такой же злой и голодный, как и когда уезжал.

Ты вернулся, милый. Тебя там невкусно накормили, и ты вернулся домой.

21. Глава 11

Феликс

Завтра Сицилию ждет охуенная новость. Их дон больше не ебет шлюх.

Почтенные матроны будут в экстазе. Шлюхи в трауре. Остальные в ахуе.

Я вот так точно в нем.

Мне даже немного жаль девчонок, я делал им неплохую кассу. Но что делать, если у меня больше ни на кого из них не стоит.

Не в прямом смысле. В фигуральном.

Хорошо, что пока Сицилия не в курсе, на кого у их дона теперь стоит всегда и в любое время. И кто во всем этом пиздеце виноват.

Роберта.

Это из-за нее все началось. Из-за нее мне больше не вставляют ни Адель, ни Габриэлла, ни прочие бляди.

Можно, конечно, слетать в Рим для сравнения, но я почти уверен, что там будет то же самое. Когда смотрю на девушку, а вижу как Берта глазками хлопает. И голос слышу.

«Зачем тратить себя на того, кто никогда вас не полюбит, синьор?».

Ну охуенно же, да?

Габриэлла ноги раздвинула, а я представил, как Роберта в том халатике коротком почти голая спать ложится. Потом представил, как этот халатик с плеча сползает. Как на пол соскальзывает. Или просто в угол летит. Роберта на кровать заваливается на спину. Потому что я сверху навалился.

Или еще лучше. Ее на себя насадил.

Я даже зашипел, со свистом воздух сквозь зубы выпустил. В паху, сука, скрутило, аж в глазах потемнело.