— Где-то здесь, — Донато разворачивается и делает шаг в сторону подсобки. Задевает ногой какую-то палку, затем ведро.

Раздается дикий грохот. Мы оба приседаем, Донато хватает меня за шею и наклоняет почти к самому полу.

— Пригнитесь, дон, — шепчет, — а то нас сейчас охрана спалит.

Замираю на несколько секунд, пока до меня не доходит. Отцепляю его руку и выпрямляюсь.

— Какого черта, Донато? — встаю и отряхиваю колени. — Какая к херам охрана? Это моя оранжерея.

— Простите, босс, — сконфуженно бормочет Донато, — привычка.

Потягиваю шею в одну сторону, потом в другую.

— Ну и привычки у тебя, — буркаю. — Иди уже, срезай розы.

Мы набираем целую охапку. Нахожу тут же ведро — то самое, которое Донато перевернул, — набираю в него воды. Ставлю у дверей Роберты ведро, плотно набитое розами.

Представляю, как она откроет с утра дверь, как увидит цветы. Как захлопает глазами, раскраснеется, приоткроет губки...

Вот на это можно даже подрочить.

***

Меня будят чьи-то мерные завывания. И причитания. И мат.

Ну не совсем мат. Отборные итальянские ругательства.

— Bastardi! — доносится до меня. — Bastardi senza onore!*

Выглядываю в окно. Внизу причитает садовник Антонио, а его с серьезным видом слушает Андрей Платонов.

— Figli di puttana! — продолжает распинаться Антонио. — Una vergogna!**

— Андрюх, — зову Платонова, я уже догадался, в чем причина завываний Антонио. Тот поднимает голову.

— О, синьор! — вскидывает руки садовник. — Вы даже не представляете, что случилось!

— Он утверждает, что у него из оранжереи спиздили все розы. И ведро, — хмуро сообщает Платонов. — Требует вызвать полицию.

— Спиздили, — киваю, — только обойдемся без полиции.

— Не понял, — настораживается Андрей.

— Это мы с Донато их срезали. И ведро мы взяли, — объясняю. — Я сам разберусь с Антонио, Андрей. Ты не видел Роберту?

— Она уехала с ребенком в больницу. Ей Луиджи вызвал такси, — отвечает Платонов, и я мысленно отмечаю, как удачно было вовремя дать пиздюлей Луиджи.

Кстати, где Луиджи?

Иду на поиски и нахожу управляющего в кухне. Он отчитывает за что-то повара.

— Синьор Спинелли, мне нужен номер телефона моей горничной, Роберты, — зову старика. Он ворчит что-то о конфиденциальности личной информации, но в итоге телефон дает.

Вношу ее номер в свой список контактов.

«Берта, когда вернетесь, надо будет переставить цветы в вазу, а ведро отдать Антонио. Он весь испереживался», — пишу, не переставая улыбаться.

Отправляю сообщение. Оно сразу же окрашивается как просмотренное. И приходит ответ.

«Конечно. Не стоило беспокоиться, синьор».

Пишу:

«Это не беспокойство. Это благодарность».

И когда читаю ответ, внутренности скручиваются узлом.

«Было вкусно?»

Дыхание утяжеляется. Сердце бьется навылет. Как так можно, два слова всего, а меня уже разъебало...

«Очень»

Смотрю на контакт. Ей не идет это «Роберта», мне так не нравится.

Милана. Милая...

«Mia cara»*** — подписываю контакт и выключаю телефон.

*Негодяи без чести (итал.)
**Сукины дети, позор (итал.)
***Милая (итал.)

22. Глава 11-1

— И что это за умник, который провернул такую схему? — я все еще в небольшом ахуе после рассказа Ольшанского.

— Да есть один такой, Тимур Шарданов, — нехотя тянет Демид, сидя напротив.

Он заехал ко мне в офис, мы сейчас одни, поэтому я могу сложить ноги если не на стол, то хотя бы на соседнее кресло.

Ольшанский тоже на расслабоне. Но мне разве не похуй?

— Хм, не слышал о таком, — качаю головой.

— О нем никто не слышал, — кривится Демид. — Про него говорят, что он не человек, а джипити**** в костюме.

— Что ты так кривишься? — спрашиваю подозрительно. — Конкурент на пятки наступает?