Не могу сдвинуться с места. Еще один раз так свою губу оближет, клянусь, похерю все свои принципы и выебу ее прямо на этом столе.

Сука, что вообще происходит? Почему меня так размазывает? Почему у меня на нее такой стояк?

Адель вполне профессионально отсосала, потом я развернул ее к стенке и всадил сзади. Хотя представлял эту...

Роберту, блядь... Которая не в моем вкусе.

А теперь так поджимает, будто я неделю не трахался. Или месяц.

Что за херня?

Рецепторы забивает тонкий, дразнящий запах.

Тело реагирует странно — я как будто попал в силовое поле. Мои границы теряются, смазываются. Меня уносит, срывает с тормозов. А я привык себя контролировать.

Всегда. Везде. Я всегда умел с собой справляться.

Один только раз я испытывал что-то похожее. Тогда я тоже терял над собой контроль, у меня срывало предохранители, и ничем хорошим это не закончилось.

Сейчас во мне снова просыпается тот дикарь, которого я оставил на берегу океана. От остатков которого избавился в Дубае, зачистил и зашлифовал. Который сидел тихо и не высовывался больше трех лет.

И вот, сука, проснулся.

Ему достаточно качнуть бедрами, чтобы завалить девчонку на стол. Толкнуть вниз, прогнуть в спине. Придавить рукой так, чтобы впечаталась грудью.

Задрать подол, отодвинуть белье. Вогнать ноющий закаменевший член во влажную горячую плоть — подсознательно я уверен, что она там мокрая, и даже хлюпает. И трахать, трахать, трахать до полной отключки.

Моей, ее — похуй...

Перед глазами вспышками проносятся фееричные кадры ее-моего-нашего оргазмов. Я даже знаю, как она кончит.

Откуда, блядь?

— Так, все! — усилием воли заставляю себя оттолкнуться от столешницы, хватаюсь за края полотенца. — Значит, договариваться собралась?

Отхожу на шаг, поворачиваюсь спиной к притихшей Роберте. А у девчонки с инстинктом самосохранения порядок, работает.

По новой обматываю полотенце вокруг бедер, затягиваю туже.

Как оно вообще не свалилось это ебаное полотенце? Хорошо, успел вовремя поймать...

Сзади звякает посуда. Разворачиваюсь обратно. В зеркале ловлю собственный взгляд исподлобья.

Пиздец у меня вид, другая уже бы сбежала. А эта даже не смотрит. Решила не терять времени, наливает чай из высокого чайника с золотистым носиком.

Переплетаю на груди руки.

— Я тебя слушаю. Твои предложения?

Она подает чашку с блюдцем. Беру, хоть и не могу сказать, что сильно хочется. Мне бы вискаря накатить не помешало.

Но девчонка полвечера с этим чаем таскается, я буду последним гондоном, если откажусь.

Делаю глоток и внимательно смотрю на Роберту.

Я жду, жду, красивая.

Жги.

Девушка сцепляет длинные пальцы, и мне некстати приходит в голову, что они у нее вполне даже музыкальные. Ей бы на скрипке играть. Или на виолончели...

— Синьор, мне очень нужна эта работа, — говорит Роберта, вдохнув побольше воздуха. — Поэтому прежде, чем идти на собеседование, я постаралась и собрала на вас небольшое досье. Теперь я знаю о вас все. Знаю ваши вкусы, ваши пристрастия. Ваши желания.

— Даже так? — не меняя позы, делаю еще глоток. Мне нравится, как блестят ее глаза. — И какие же?

— Вы пьете черный кофе без сахара, — перечисляет Берта, — не любите сладкое, между мясом и рыбой чаще выбираете мясо, а если курите, то отдаете предпочтение кальяну. Вы играете на виолончели, вам нравится живопись. Вы не выносите беспорядка, любите, когда все вещи лежат на своих местах, но только в том порядке, в котором сами их разложили.

Она не говорит ничего такого, что в принципе является тайной, но у меня отчего-то на загривке волосы становятся дыбом.