- Ваше Императорское Величество… - тихий голос коснулся его ушей, настойчиво вырвав из прогорклых мыслей. Андерос непроизвольно вздрогнул, обратив свой туманный взор в сторону наложницы.

Там, в купальной зале, он запомнил ее, такую хрупкую и насквозь промокшую, в белой, длинной рубашке, дрожащую от едва уловимого сквозняка. Теперь же ее одежды пестрили яркой краской, отливали шелковым блеском и бередили душу звоном золотых украшений. Даже удивительно, как мало времени понадобилось для того, чтобы из простой рабыни, из простой наложницы создать подобие величественной императрицы. Ее горделивый подбородок, чуть вздернутый вверх… Ее плотно сжатые губы и бесчувственные, пустые глаза, в которых невозможно было прочитать ни мысли, ни чувства. Прекрасна и холодна. И отчего-то, Андеросу вдруг показалось, что те мгновения в купальне, которые были наполнены жаром и страстью, теперь оказались для него не более, чем обыкновенным сном. Разве может настолько холодное и отчужденное создание как она, желать так яростно, до беспамятства, до исступления?

- Погаси свечи у стены, — только теперь Андерос понял, что едва мог говорить. Даже такой, казалось бы простой приказ, дался ему с заметным трудом. Тяжело сглотнув, мужчина взмахнул ладонью куда-то в сторону, прошелестев расшитым шелком рукава. - Все свечи у дальней стены. Если боишься, можешь оставить несколько у ложа.

- Как прикажете, мой повелитель… - на миг склонившись, прошептала Алия.

Андерос ни на миг не отрывал пронзительного взгляда от девушки. Наблюдал за каждым ее движением, прислушивался к каждому шелесту ее тесных одежд, к каждому тихому шороху ее коротких шагов. Он с замиранием сердца следил за тем, как осторожно ее хрупкие пальчики обхватили серебряный колпачок, и как этот самый колпачок опускался на трепещущие огоньки пламени. И каждое новое движение, каждая потухшая свеча, погружали комнату в таинственный мрак все больше и больше.

В конце концов света осталось так мало, что Андерос мог рассмотреть девчонку лишь на расстоянии вытянутой руки. И это самое расстояние стремительно сократилось, стоило ему наконец притянуть хрупкое тело к себе. Притянуть ее к своей груди и в кромешной темноте различить ошалелый стук девичьего сердца. Боялась она, или просто волновалась - он не понимал. Но тот костер, который разгорелся там, в купальне, вновь вспыхнул с новой, необъяснимой силой. Она завела его лишь по одному щелчку пальцев, даже не думая об этом. А он, в свою очередь, был подобен голодному зверю, ощущая неистовое предвкушение того, что голод его вот-вот отступит.

И все же, даже несмотря на жаркую близость, которую они теперь ощущали в унисон, наложница продолжала избегать прямого взгляда.

- Посмотри в мои глаза, — наконец произнес Андерос, на миг вдавив свои пальцы в ее бедра так сильно, что с губ девушки сорвался судорожный вздох. - Ты моя женщина. Моя наложница. И обязана смотреть прямо мне в глаза. Презираешь ты меня, ненавидишь или боишься - никогда не отводи свой взгляд. Будь достойной того, что оказалась здесь. Будь достойной того, чтобы оставить свой след в моей памяти, когда все это закончится.

И она посмотрела. Не сразу, но все же подняла свои глаза. И было в них нечто такое, от чего у самого Андероса вдруг перехватило дыхание. Печаль в них плескалась, горечь, разочарование или же обида - он так и не понял. Однако, ему было ясно лишь одно: - такой взгляд способен если не убить, то точно разбить сердце. Даже если этого сердца, как казалось, у него никогда не было. Но почему тогда, стоило ей на него посмотреть, все внутри заныло от безграничной жалости? Только вот к кому именно? К ней? Или же то была жалость к самому себе?