— О чём вы говорили с Лео? — спрашиваю, когда машина вырывается с территории университета.

Эвелин молчит. Конечно. Этот чёртов характер. Её упрямство, её молчание — словно удары по стеклу.
И я ловлю себя на мысли, которая всплывает сама: прижать её, выебать эту чёртову непокорность…

Чёрт, Ашер. Стоп. Даже для тебя это перебор. Я не могу.

— Я задал тебе грёбаный вопрос, — рык срывается с горла.

Чёртова тишина. Я резко поворачиваю голову и замечаю. Она дрожит. Едва заметно. Но достаточно, чтобы что-то во мне треснуло.

Эвелин трёт локоть. Покрасневший. Небольшая царапина… И что-то внутри… сжимается. Такая мелочь. А болит сильнее, чем должно бы быть.

Я глубоко вдыхаю. Пальцы крепко сжимают руль. Левая рука на секунду вздрагивает. На этот раз — не от злости. От осознания. Я резко сворачиваю в узкий переулок, давлю на тормоз, глушу мотор. Салон наполняет тишина — и её дыхание. Будто она только что бежала от чего-то страшного. От меня.

— Покажи, — протягиваю руку, не касаясь.

Она оборачивается, как молния. Глаза тёмные, горят обидой и гневом.

— Пошёл к чёрту! Не трогай меня, Ашер!

Её рука тянется к дверной ручке, но… щёлк. Блокировка. Она в ловушке. В моей ловушке. И мы оба это знаем.

— Выпусти меня!

— Эвелин…

— Что — Эвелин?! — её голос срывается. — Ты набросился на меня только потому, что кто-то посмел со мной заговорить?! И что дальше? Изобьёшь меня? Чтобы все знали, кому я принадлежу?!

Она говорит это с отчаянием, с ядом. Но в каждом слове — трещина.

— Чёрт, я сорвался. Дай мне посмотреть на твой локоть.

— Зачем?! — её смех резкий, нервный. — Там ничего страшного! В следующий раз приложи больше силы, если уж решил играть в демонстрацию собственности!

— Я не хотел причинить тебе боль! — мой голос срывается. — Но, чёрт возьми, я сорвался, когда ты не пришла на ужин с нашими семьями! Когда мне пришлось удалять статьи с твоим участием из клуба! Когда ты, чёрт побери, просто игнорируешь меня без единого объяснения!

Мои кулаки сжимаются. Я бью по рулю. Один раз. Второй. Третий.

— Чёрт! Чёрт! Чёрт!

Удар за ударом — ритм моего внутреннего краха. И тогда я понимаю — я окончательно сорвался. Дыхание тяжёлое, как после бега. Всё тело напряжено. В машине — тишина. Гнетущая. Настоящая.

Я не смотрю на неё. Потому что боюсь. Не того, что она скажет. А того, что она не скажет ничего.

— Тогда просто позволь мне существовать. Исчезни из моей жизни, — её голос рвёт воздух между нами. Она не кричит, но каждое слово — как удар в рёбра.

Я поворачиваюсь к ней. Медленно. И видеть её сейчас — настоящее адское пламя. Эвелин сидит, прижавшись к сиденью, губы дрожат, глаза покраснели. Она на грани, но не плачет. Пока нет.
И именно поэтому хочется ударить себя кулаком в грудь. Потому что это сделал я.

Я отвожу взгляд в окно. Молчу минуту. Потом хрипло выдавливаю:

— Забудь об этом.

Будто это так просто. Будто я сам не тону во всём, что осталось между нами. И что никогда не исчезнет.

— Мне действительно тебя жаль, — её слова разлетаются по салону, как осколки стекла. — Зачем ты удалил те фото? Это что-то изменит? Или ты правда думаешь, что, надев мне кольцо на палец, сможешь стереть других мужчин из моей жизни?

Она смотрит прямо в глаза, будто хочет разрушить до основания. И, чёрт возьми, у неё это получается.

— В тот вечер я не пришла на ужин, потому что у меня были планы получше, — её голос ровный, почти равнодушный. И именно это больнее всего.
— Кто-то дал мне то, чего я хотела. Удовольствие.

Она делает паузу. Смотрит прямо. В её глазах — вызов. И холодная решимость.