Почему?
Потому что ты никогда не будешь ею — шепчет мой внутренний голос. Холодно. Чётко. Безжалостно.
Ты никогда не будешь той, какой он хочет тебя видеть. Ты — не Эстер. Не мама. Не блестящая версия себя.
Ты — осколок. Нестабильная. Слишком громкая. Слишком живая.
— Не устраивай драму, — его голос за спиной, спокойный, но уже натянутый, как струна.
— Я доеду сама. Не нужно нянчиться со мной, — резко бросаю, пряча дрожь в голосе за показным спокойствием.
Я разворачиваюсь, но не успеваю сделать и двух шагов.
— Эвелин, — его голос низкий, почти рык. И в тот же миг он хватает меня за запястье. Сжимает пальцами мягко, но с той самой властностью, которая всегда заставляет меня остановиться.
Я не оборачиваюсь, но он уже близко, почти прижимается к спине. Его дыхание — у меня на шее, а слова — обжигают.
— Ты не разочарование.
Мои плечи замирают. Это неправда. Это точно неправда.
— Теперь ты решил пожалеть меня? — говорю тихо, горько. — Это даже смешно.
Я дёргаюсь, пытаюсь вырваться, но его хватка лишь крепче.
— Отпусти меня! И перестань приходить! Ты даёшь ей надежду, Ашер! А потом мне приходится разгребать последствия! — Голос почти срывается. И я ненавижу себя за это.
На самом деле, он даёт надежду мне. Не маме. Не кому-то со стороны. Мне. Но я не могу сказать это вслух. Потому что если скажу — он увидит всё. Всю мою грязь, весь мой страх. Все эти разрушенные мосты, через которые я всё ещё тянусь к нему.
— Тогда скажи мне прямо, — его голос становится тише, но от этого звучит ещё опаснее. — Это твоя граница, или ты снова прячешься за чужими словами?
— Ты думаешь, я не имею права решать, что для меня слишком? — хриплю, потому что каждое слово царапает горло изнутри.
— Думаю, ты даже никогда не пробовала решать сама, — его пальцы чуть ослабевают, но не отпускают. — Ты живёшь в постоянной обороне, Эвелин. И это не твоя вина. Но ты построила эти стены — и только ты можешь их разрушить.
— А ты кто? Спасатель? — спрашиваю с улыбкой, больше похожей на спазм.
— Нет, — его глаза встречаются с моими. — Я тот, кто ждёт по ту сторону стены. И не уйду, пока ты не выйдешь.
Снова тишина. Снова эти несколько секунд, в которые всё замирает.
Я чувствую, как сердце бьётся в шее, в груди, в запястье, которое он до сих пор держит. Его тепло — настоящее. Слишком. Как и моё желание не вырываться. Просто остаться... на миг. Ещё немного. Как тогда, когда я была ребёнком и верила, что он — единственное, что может защитить от зла.
— Ты ждёшь не меня... — говорю тихо, почти шёпотом, и ненавижу себя за каждое слово. — Ты просто пытаешься заменить... И это жестоко. Даже для тебя.
На мгновение — тишина. Будто воздух в комнате перестал двигаться. А потом — взрыв.
— Что, блядь, это должно значить?! — его голос срывается, тело напряжено, глаза горят.
Я отворачиваюсь. Не могу встретить этот взгляд. Не сейчас. Не тогда, когда всё внутри уже рушится.
— Эвелин, — он делает шаг ко мне. — Скажи это мне. Сейчас же.
Я сжимаю зубы, вжимаю пальцы в кулаки так сильно, что ногти впиваются в кожу.
Какое он имеет право… Играть со мной в свои больные игры. Возвращаться. Исчезать. Держать меня на грани, будто я — ещё одна ниточка в его коллекции контроля. Будто он — моё начало. И, чёрт побери, мой конец.
— Лучше бы я не подошла к тому чёртову фонтану в тот день, — вырывается у меня тихо, почти шёпотом. Но он слышит. Я знаю, что слышит.
Его тело замирает. Напрягается. Будто именно эта фраза разорвала что-то важное.
Но я больше не хочу ничего анализировать. С меня хватит.