Я читаю дальше:

— «Людям теперь не хватает времени, чтобы что-то узнать. Они покупают всё готовое в магазинах. Но ведь нет магазинов, где продают друзей...»

Она почти не двигается. Но я чувствую — каждое слово проникает в неё, как объятие, которых ей никто не даёт. И я не знаю, почему продолжаю. Просто… не хочу останавливаться.

— «То время, которое ты посвятил своей розе, и делает её такой дорогой для тебя».

Она едва заметно улыбается. Потом сгибается, кладёт голову на подушку. Её веки тяжелееют, тело становится мягче.

Я продолжаю читать. Медленно. Голос тихий, ровный, словно шёпот в пустой комнате.

— «Если ты придёшь, скажем, в четыре, я уже с трёх начну быть счастливым…»

Слова укрывают её, как одеяло. Её дыхание становится ровным, глубоким. Веки закрыты. Её ладонь касается ткани между нами.

И я замираю. Потому что она уснула. Просто рядом. В моей кровати. Без страха. Без шума. Без фальши.
Маленький принц улыбается со страниц. А я понимаю, что впервые за долгое время ночь кажется не такой уж одинокой.

Ашер, 25 лет

Она спит рядом. Так же, как тогда. Правда, в тот раз мне пришлось её разбудить. Её семья возвращалась домой. И я… возненавидел их. Не за то, что могли нас увидеть. А за то, что забрали её у меня — вырвали из состояния, где она была настоящей.

Эвелин может быть бурей. Хаосом в блёстках. Но во сне она — тишина. Гавань. И я бы не позволил никому запятнать эту тишину.

Я закончил её реферат. Выровнял мысли, убрал истеричные фразы, добавил логику. Отправил преподавателю с её почты.
Она что-то пробормотала, когда я аккуратно устроил её поудобнее, подтянув одеяло ближе к ногам. Я снял с себя худи и лёг рядом.

Я смотрю на неё. Её губы приоткрыты. Прядь волос касается щеки. Она такая… настоящая. Без макияжа. Без дерзких реплик. Без своей брони. Такая, какой имею право видеть её только я. Я протягиваю руку. Касаюсь кончиками пальцев её щеки. Едва-едва. Как оправдание. Как грех, который уже нет смысла скрывать.

— Что случилось с моей маленькой Эвелин?

Этот вопрос крутился у меня в голове снова и снова, как заевшая пластинка. Каждый раз, когда она резко отталкивала меня. Каждый раз, когда смотрела так, будто я — пустое место. Будто я больше не заслуживаю даже крошки её внимания. Я не ожидал нежности. Но равнодушие — это яд. И именно оно стало её любимым оружием.

Светильник остался включённым. Она всегда засыпает при мягком свете. Будто тень в углу может схватить её во сне. Странная логика, непонятная… Но если это то, что ей нужно — плевать на логику.

Её дыхание уже ровное. Тихое. Она снова пододвинулась ближе во сне, закидывая на меня ногу. Будто я — не тот, от кого она убегает днём, а просто ещё одна подушка. Что-то безопасное. Простое.

Приручённое ею чудовище.

Её аромат — сладкий, нежный, с нотками ванили и роз. Не искусственный. Природный. Как запах дома, которого у меня никогда не было. И это убивает. Медленно. Потому что она — моя зависимость. Я пытался отпустить. Подавить. Игнорировать. Но чем сильнее я пытался — тем глубже её яд проникал в мою кожу.

Я смотрю на её лицо — беззащитное. Свернувшись, как в детстве. Руки под щекой, пальцы сжаты. Она не боится меня сейчас. Не отталкивает. Не кричит. И именно это ломает меня больше любого её удара.
Потому что в этой безоружности — её самая страшная власть. Потому что именно такой я её впервые увидел. И именно такой — потерял.

Я отворачиваю голову к потолку, пытаясь вдохнуть глубже. Но её аромат уже во мне. Её тело уже прижато к моему. Её доверие — даже бессознательное — жжёт сильнее, чем любой упрёк.