Он поднимает голову. Взгляд медленный, пронизывающий. И, чёрт возьми, спокойный — а это раздражает больше всего.

Ашер — гений. И это вовсе не комплимент. Он таким был всегда. Даже в детстве, когда все бегали друг за другом во дворе, я находила его где-то под деревом — с книгой в руках и холодом в глазах. Если Бог и даёт кому-то ум, то Ашеру он дал его с запасом. Вместе с болезненным стремлением обладать всем, к чему он прикасается.

— Ты не идиотка, — произносит он после паузы. — Ты ленивая. И тебе не хватает терпения. А ещё — у тебя проблемы с авторитетами.

— С тобой — так точно, — бурчу, сжимая ручку сильнее.

— А вот тут ты ошибаешься, принцесса, — говорит он, и его голос снова меняется. Становится мягче. Опасно мягким.
— Потому что ты признаёшь мой авторитет больше, чем готова себе признать.

— Самовлюблённый придурок, — прошептала я сквозь зубы.

— Возможно, — легко соглашается он. — Но именно этот придурок вытаскивает тебя из твоего хаоса уже не в первый раз.

Я пытаюсь удержать себя в руках. Весь мой план «быть спокойной и покорной» начинает трещать по швам. Потому что он — знает, как меня сломать. По-новому. Каждый раз.

— И знаешь, что ещё? — он наклоняется чуть ближе, локти упираются в колени, а голос шепчет прямо в моё пространство.
— Ты любишь, когда я управляю. Тебе легче, когда кто-то другой держит за тебя границы.

— Неправда, — сжимаю кулаки.

— Ты так боишься признать, что тебе это понравилось?

Его голос был слишком спокойным. Опасным. Такой тон — он всегда появляется перед тем, как всё выходит из-под контроля.

Мы сидим на кровати. Ноги почти касаются. Между нами — ни одного предмета, ни одного барьера. Только воздух, дрожащий от того, что мы не сказали вслух.

Я сжимаю одеяло пальцами, чтобы не вздрогнуть.

— Мне это не понравилось. Это называется «принуждение», — говорю я, не глядя. — И за это есть статья.

— Именно поэтому ты меня не остановила? — он наклоняется ещё ближе, опираясь локтем о колено, глядя прямо на меня.

Я резко поворачиваю голову.

— Что?

— Ты не сказала "нет", Эвелин. Не сказала "стоп". — Его голос почти шёпот, но в нём — сталь. — И я почувствовал, как ломалось твое дыхание. Как твои пальцы вцепились в мои запястья — не чтобы оттолкнуть, а чтобы удержать. Я знаю, что ты была…

— Замолчи, — вырывается из меня.

— …мокрой, — договаривает он, и эти слова падают между нами, как лезвие. — От страха? От злости? Или от того, что ты никогда ещё не чувствовала себя настолько живой?

Я резко встаю с кровати, но он тут же хватает меня за запястье. Не сильно. Но достаточно, чтобы я не убежала.

— Отпусти.

— Нет. Потому что именно этого ты и хочешь. Чтобы я исчез. Чтобы всё стерлось. Чтобы тебе не пришлось признавать, что ты не жертва. Что тебе это понравилось.

Я дёргаюсь, но его хватка крепкая. Взгляд темнеет — но не от гнева, а от власти. Он знает, что мне не убежать. Ни физически. Ни морально.

— Так можно оправдать любое насилие, — говорю тихо, но голос острый. — Если бы меня изнасиловал какой-то парень, ты бы тоже сказал: «тебе этого хотелось, ты не жертва»?

Его рука резко сжимает моё запястье, как будто в нём что-то щёлкнуло.

Глаза — тёмные, почти чёрные. Глубокие, как бездна, из которой нет выхода. Дыхание перехватывает, и я нервно сглатываю. Его взгляд — это лезвие. И в этот момент я не знаю, чего в нём больше: злости или страха.

— Тебя кто-то изнасиловал? — голос глухой. Надломленный. Но под ним — буря.

— Нет! — отвечаю быстро. Слишком быстро.

Ашер не моргает. Не двигается. Просто смотрит. Как хищник, который не уверен, убил ли уже. Или ещё должен добить.