В безрадостных раздумьях прошло время до обеда. Работники неспешно сложили инструменты и побрели к столовой, откуда уже разносился запах жидкого овощного супа и мясных пирожков.

– Ммм… С кроликом, – протянула над ухом Инка и хищно улыбнулась.

– Иногда ты меня пугаешь, – ухмыльнулась Влада.

– Только иногда? Аж обидно стало!

С хохотом девушки ввалились в столовую, подхватили у дверей еще пару девчонок и заняли край длинной скамьи, придвинутой к широкому деревянному столу. Напротив села стайка ребят, знакомых вдоль и поперек с пеленок.

Спустя несколько минут все работники заняли места. Столовая наполнилась гулом, смехом и запахом человеческим тел. Вот только повар никак не приглашал выстроиться в очередь за обедом, и это было странно.

«Это что за забастовка?», «Мы сейчас начнем ломиться в дверь!», «Машка, если не дашь мой пирожок, я съем тебя!» – слышалось со всех сторон, и за каждым возгласом следовали раскаты хохота. От некоторых из них Влада закатывала глаза и невольно представляла, как они бы переглядывались с Ярославом и читали в глазах друг друга новую вереницу шуток. Вот только смотреть на Ярослава она не могла и не хотела. Боялась в действительности увидеть в его глазах то родное и объединяющее, чего теперь быть не должно.

– Интересно, что случилось? – шепнула Влада Инке на ухо и насупилась.

– Смотри, старшОй идет.

Так по-свойски работники теплиц называли управляющего Виктора Евгеньевича.

Пожилой мужчина, не утративший юношеской стати, уверенно шел между рядов, размахивая руками. Звуки вокруг его фигуры стихали, смешки глохли и растворялись в звенящей тишине. Казалось, что за ним следует холод с улицы. Кустистые брови сдвинуты к переносице, и между ними залегла глубокая складка над блекло-голубоватыми глазами, как небо в Инверно. Влада не часто встречалась с начальством, но таким угрюмым не видела его никогда.

– Не нравится мне это, – чуть слышно буркнула себе под нос Инка, и вокруг согласно закивали. – Как думаешь, что случилось? – Этот вопрос прозвучал адресно – Владе.

Девушка в ответ лишь пожала плечами. Точно ничего хорошего, уж больно он угрюм. Как будто в теплицах погиб весь урожай, и теперь придется выживать на заготовленных остатках и выпрашивать подачки из теплиц в других автономиях. Влада поежилась. О таком рассказывала мама. Люди начинали раскапывать снег в попытках добраться до каких-нибудь кореньев, но обнаруживали лишь серую мертвую землю и зарабатывали обморожения.

В голове промелькнула гаденькая мысль – в голоде она точно не выносит ребенка Ярослава. Но Влада тут же прогнала ее. Нет, желать ей счастья девушка точно не будет, но и злорадствовать не в ее правилах. Как бы больно и обидно ни было.

Мужчина остановился в конце обеденного зала и сделал шаг наверх – на небольшое возвышение, служившее сценой в те моменты, когда столовая перевоплощалась в праздничный зал. Люди затихли окончательно. Казалось, что звуки поглотил вакуум. Даже воздух не колебался, не втекал прохладными потоками из двери и не поднимался жаром печей под крышу. Зал ждал. Мир ждал. И Влада ждала.

Почему-то ей вдруг показалось, что глаза этого взрослого угрюмого мужчины устремлены на нее. Обычную девчонку, ничем не выдающуюся, кроме рыжих волос и легкого веса, оказавшегося кстати в ее работе. Девушка задержала дыхание, мысленно перебирая, что же она могла натворить. По работе – ничего, а личная жизнь на то и личная. Никто не будет придавать ее огласке. Тем более не Влада здесь корень зла. Но взгляд проскользил дальше, и дышать стало легче. Может, просто показалось?