Ей было легко и весело, её состояние напоминало эйфорию.

Увы, в тот момент Марлен не понимала, что эти чувства – ненастоящие, это последствия влечения, наложенного ящерром. Она до сих пор находилась под влечением, ведь ящерр, увлеченный эмоциями, всю ночь «подливал» в неё любовь к себе самому.

А он знал. Знал то,что нежные поцелуи девушки, вся её нежность – это мираж, подделка, а потому-то полнейшая глупость. Глупостей, даже им же совершенных, Доган на дух не переносил, поэтому когда она утром принялась к нему ластиться – ярость затопилалаза, распечаталась в мыслях.

– Вставай, тебе пора.

Марлен послушно встала. Не обиделась – забеспокоилась.

– У тебя, наверное, много дел? Я понимаю, – затараторила она, – и я бы не хотела отвлекать. Я… я смогу вернуться обратно самостоятельно.

– Пешком? – усмехнулся ящерр.

Девочка не нашлась с ответом. Растерянная, взлохмаченная лиса – такой она была. Но очень добрая, что злило ящерра еще больше. И этим утром, когда лежала рядом, одно её присутствие навевало весьма неуместные чувства и еще более неуместные желания. Вот бы не удержаться, завалить её обратно и…

Догану Рагарре не пристало идти на поводу у чувств.

– Уходи, – приказал от строго. – Дальше тебя проводят.

– Хорошо, – сказала лисица в ответ, а сама заглядывала ему в глаза, будто ожидая чего-то. Что он вот-вот усмехнется и скажет: «Я пошутил, оставайся со мной».

Он бы такого в жизни не сказал.

Она медленно обернулась и направилась к двери. У выхода обернулась, и он отчетливо прочитал на её лице вопрос: «Но зачем мне уходить? Ведь нам же так хорошо вместе».

Доган и сам не успел разобраться, почему велел ей уйти.И все же, в тот момент ему хотелось, чтобы она ушла и он мог остаться наедине с собой, подумать, разобраться в собственных чувствах.

Когда дверь закрылась, он упал обратно на кровать. И был не судьей, а мальчишкой, который запутался, который влюбился, и вместо того, чтобы проявить свою симпатию, предпочел дергать девочку за косы. Потому что иначе не умел. А научить было некому, ведь кто посмеет давать наставления главному судье Мыслите.

И вот она летела в авто – возвращалась обратно в ад Штольни.

Авто приземлилось у самых ворот. Марлен молча вышла из машины, у неё начала болеть голова. Действие влечения понемногу стихало, и ранее приветливый мир, как тот обиженный воробей, нахохлился, и вытаращился на неё злобно.

Её бросало в дрожь, воспоминания ночи казались теперь не сказочными, а непривычными. Но (пока!) не плохими, потому что ящерриный яд по-прежнему действовал на нее.

В Штольне было непривычно шумно. Марлен старалась не обращать внимания, но обрывки разговоров все же долетали до неё и казались весьма настораживающими.

– Что случилось? – спросила она у одной уз учениц, пока поднималась по ступеням наверх.

– Так ведь… гонщицу из верхних этажей выгоняют, – ответила девчушка учтиво, жадно рассматривая лисицу, одетую в вечерний наряд.

Марлен ощутила, как к лицу прилила кровь. Она боялась задавать следующий вопрос.

– Кого?

– Так ведь… Млечную Миру.

– Но… за что?

Девушка отрицательно кивнула головой.

– Личный приказ Догана Рагарры.

Приказ! Его приказ!

– Небеса! – закричала израненная, искромсанная душа лисички Марлен.

Она быстро побежала в комнату к Мире, своей доброй мудрой защитнице. А пока бежала, в мозгу никак не укладывалась очевидная истина: ведь это с этим мужчиной она ночь провела. Доган ведь не мог не знать, как дорога ей Мира,как они близки. Так зачем он это сделал? А может не знал?

Да как бы ни так, – зло подумала она. – Специально это сделал, чтобы побольнее ужалить.