— Ты ждешь, что я посреди ночи позвоню постороннему человеку сообщить, что у нас с ней нихуя не будет, потому что жена потребовала так сказать?

Паша перекручивает, а меня взрывает.

Тянусь к вазе. Взвешиваю и швыряю.

Не в мужа. Под ноги. Потом кричу туда же.

Как истеричка, знаю. Но я хотя бы не отрицаю, что ломаюсь, в отличие от него.

— Не смей! — Шиплю змеей, подняв взгляд в лицо моего первого и единственного. — Делать из меня дуру не смей, слышишь?

— Ты пытаешься сделать дурака из меня. Я тебе не изменяю, Ника.

Тон Паши меняется, он говорит уже спокойней. Это действует на меня. Вслед за злостью захлебываюсь обидой. Горло сжимается. Боюсь расплакаться.

— Это не на тебя смотрят с жалостью, Паша. Это не тебе делают намеки, что у мужа новое увлечение…

Усмешка сейчас совсем неуместна, но Паша усмехается. Снова тянется к волосам и ерошит. Смотрит, склонив голову:

— А на меня как по-твоему смотрят? Лузер рядом с охуительно успешной женщиной. Кто я, Ника? Без пяти минут сбитый летчик. Кем я дальше стану? Домохозяйкой, блять? Блины тебе на завтрак буду готовить? Собаку выгуливать, потому что на детей мы с тобой никак не договоримся? У тебя кризис. Мне тебя жалко, честно. Но у меня что? Я тоже хочу выкарабкаться.

— И она тебе помогает?

Новый вопрос — и новая повисшая пауза. Я вижу, что Паша взвешивает. Он знает, что я хочу услышать. Я знаю, что он сейчас уверен в моем адском эгоизме.

— В отличие от тебя.

Сегодня он решает казнить. Щеки вспыхивают. Паша делает мне дико больно.

— Спасибо. Буду знать.

Единственное, чего хочется, это расплакаться. Сломать его привычной детской манипуляцией — мне больно до слез, он идет навстречу. Готов за все извиняться и все обещать. Раньше наши ссоры заканчивались так. Сегодня я делаю вид, что не задета.

— Пока наш вопрос не решен, веди себя осторожно, пожалуйста. Слухи мне не нужны.

— То есть тебя волнует только, чтобы никто ничего не видел?

— Да.

Вру, смотря Паша в глаза. Он меня расстрелял, я тоже спускаю курок.

— Прекрасно, Ника. Обещаю, я буду осторожен.

В ответ хочу сказать: пошел ты нахуй! Бросить ещё одной вазой, но уже в него. Вместо этого ровняю плечи, улыбаюсь, как сука. Киваю на кухонный стол.

— Ужин разогреешь себе, да? Я спать пойду. Голова раскалывается.

9. 8

Глава 8

Настроение скачет, как сумасшедшее, и дело совсем не в цикле. Мы с Пашей почти не разговариваем, а когда делаем это – тошнит от того, как показательно прохладно.

Он две недели дома и за две недели мы ни разу не занялись сексом. Больше ни разу не показали друг другу хоть какие-то эмоции. О совместной терапии и речи нет.

Живем параллельно. У каждого какие-то свои дела. Выглядит, как будто в тот вечер мы окончательно раскололись. Теперь привыкаем к жизни, какой она станет после развода.

Думаю об этом и испытываю тупую боль в груди. Тянусь к ней и давлю на ребра. Кривлюсь, немного скукоживаясь, но быстро беру себя в руки. Распрямляю плечи, достаю из присланной на рекламу коробки мягкий пыльник, в котором лежит одна из сумок.

Это новый байер-рекламодатель, с ним договаривалась мой менеджер Ира. От меня нужно не так-то много – распаковать, примерить, описать. Оплачено три истории. Они запланированы на сегодня.

По текстовкам рекламодателей я не работаю, поэтому скажу от себя. Что – пока понятия не имею. В голове пусто. Черт. А ведь надо будет восторгаться не меньше, чем Пашкина массажистка. Вспоминаю о ней и раздражение достигает пика.

От наших с Пашей тихих вечеров меня тошнит. Хочу его тепла, но сказать об этом не могу. Он, наверное, тоже. А может быть уже не хочет.