– Прости, Ник…

Она извиняется, смотря вниз.

– Передо мной не надо извиняться. Я хочу просто быть уверенной, что каждый член моей команды способен исполнять свои прямые обязанности. У меня нет ни времени, ни желания исполнять их за кого-то. Если у тебя с этим проблемы – их лучше решить. Мне или тебе. Подумай.

Скидываю, не ожидая ответа.

Сердце бьется как дурное. Адреналин я выплеснула, но удовлетворения – никакого.

Беру в руки сумку и отшвыриваю уже на пол.

Жалею о собственной резкости почти сразу. Прячу лицо в руках и делаю дыхательное упражнение. Меня ему научил психолог. Глубокий вдох на максимум, короткая задержка и еще чуть-чуть больше воздуха в легкие. Дальше надо произносить «похуй», сдуваясь. Повторять, пока не отпустит. Я знаю алгоритм, но не могу. Пока никак. Пока не похуй. Поэтому просто дышу.

Через минуту, не больше, мне приходит сообщение от Иры:

«Я отменила рекламу, деньги вернула. Рекламодатель занесена в черный список. Я готова компенсировать тебе потери. Прости»

Читаю и становится ещё хуже. Я просто так обидела хорошего любящего меня человека. Преданного. Искреннего.

Тошнит от себя, но я не отвечаю и даже не перезваниваю, чтобы извиниться за резкость. Снова ныряю в руки и дышу.

Слышу, как разъезжаются ворота, слышу хлопок входной двери.

Я понятия не имела, что Паша собирается показаться дома в обед. Мы друг друга не предупреждаем и не спрашиваем.

Он заходит в гостиную, ненадолго тормозит.

Наверное, смотрит на валяющуюся на полу ни в чем не виноватую сумку. На свою истеричку-жену.

Во мне по-прежнему сидит страх показать перед ним свою слабость, поэтому беру себя в руки, отталкиваюсь от ладоней и оглядываюсь, надев маску.

– Всё нормально? – он спрашивает, я передергиваю плечами.

– Всё супер. – Молчу, что супер, но хуево.

– Рад за тебя. – На этом наш разговор всё. Муж разворачивается идет вглубь дома. Я смотрю ему в спину.

Хочется одновременно догнать, обнять, прижаться… И запустить вслед предметом, мстя за безразличие.

Но я не делаю ни того, ни другого. Отдираю взгляд, отворачиваюсь к окну. За ним – солнце, лето, жизнь. А у нас в доме затянувшиеся похороны любви.

***

Совесть заедает меня очень быстро. Наверное, это хорошо. Значит, я тварь, но не отбитая.

Вернувшийся домой посреди дня Паша не спешит уезжать, я же просто не выдерживаю наше холодное соседство, поэтому сбегаю сама.

Громко и долго собираюсь, хочу, чтобы он вышел в холл, посмотрел на меня нахмуренно и спросил: куда и когда вернусь, но он этого не делает.

Идя к такси, я снова ощущая, как грудная клетка набухает обидой. Говорят, самое страшное — это наступление равнодушия. Наверное, да, но чувствовать тоже сложно.

Слегка отпускает меня только на подъезде к Ире. По дороге к ней захожу в цветочный за букетом, в винный бутик и кондитерскую. Заказываю на ее адрес роллы. Чувствую себя максимально виноватой. Искренне хочу искупить.

Есть шанс, что меня пошлют со всеми подношениями нахрен, я готовлю себя к этому, но надеюсь на прощение. В нужный подъезд меня впускает выходящий мужчина. Он оглядывает фигуру с интересом, я же, пусть угрожала Паше, что тоже могу поулыбаться, сторонюсь. Могу, но не хочу.

Настойчиво звоню в Ирину дверь, очень надеясь, что откроют мне быстро, потому что рука под весом букета отваливается.

Когда слышу щелчки замка, облегченно выдыхаю и даже улыбаюсь, но стоит увидеть Иришу — улыбка гаснет.

Моя любимая старательная малышка смотрит на меня испуганными красными глазами.

Ты этого хотела, Ник? Получай. Осознавай, насколько же ты сволочь.