Он – взрослый мужчина. Состоявшийся бизнесмен, мой отец приемный, и… нет, не ненавидит, а ничтожеством считает. Ничтожеством, в доме которого даже уличную обувь снять будет лишним.

- Не Алина, а Полина, - поправила я, и пошла в сторону спальни.

- Я же сказал: ребенка с собой неси. Хочу посмотреть на нее! Дай девочку мне, - он приблизился, а я Полю крепче прижала к себе, и головой замотала отчаянно – нет, ни за что не отдам!

И Полина проснулась. От моих излишне крепких объятий глаза открыла, и заплакала обиженно – глупая мама на руках таскает, и спать не дает.

- Тише, Поля, тшшшш, - начала укачивать ее, слезы успокаивать, хотя меня бы саму кто успокоил. И Полина чувствует мою панику, она всегда ощущает мое настроение очень чутко, а потому не успокаивается. Личико покраснело, она ревет, сейчас Катю разбудит, и станет совсем весело – подруга всю ночь не спала, и добрым настроением в такие моменты не страдает.

- Она от Влада, - голос Евгения Александровича я услышала за спиной, и Полина заинтересованно притихла. – Теперь можешь идти и укладывать ее, я подожду.

Глаза! Он ее глаза увидел, обошел меня, и посмотрел, и… заберет ее теперь?!

В спальне мечусь, как полоумная, и мысли одна безумнее другой, вплоть до того, чтобы через окно сбежать. Но этаж не первый, и не второй, а значит, нужно выходить, и воевать.

За свое драться!

Я, может, и не самая лучшая мать, но и этой семейке я Полину не отдам. Известно мне, какое из двух зол лучшее – я. Я нормальной стану, я успокоюсь, когда уеду отсюда, и Влада вычеркну из жизни окончательно, буду Поле хорошей мамой.

- Глазки закрывай, бай-бай-бай, - шепотом допеваю, и Поля засыпает с обиженным выражением на хорошеньком личике.

Заснула, а мне выходить пора. И воевать!

Вошла в кухню, где за кухонным столом сидел Евгений Александрович, а на лицо его выражало крайнюю степень отвращения. Ну да, небогато: дешевые пластиковые окна; маленький, советский еще холодильник; старый, треснувший местами кафель и желтый потолок. Не пятизвездочный отель, и не элитные апартаменты, а квартира, ремонта не знавшая лет тридцать.

- Я Полину не отдам, так и знайте! – заявила агрессивно, вспомнив, что нападение – лучшая защита. – Сегодня же пойду документы восстанавливать, и ничего вам не обломится. Вам ее не отдадут, я… я в суд подам, расскажу, как вы со мной обращались, и вы, и Влад. Таким ребенка не отдадут!

Сказала, и сама не поверила в то, что сказала. Ведь отдадут им Полю, если они этого захотят. У них деньги, а у меня ничего нет, даже имени, и это самое главное. Деньги – это главное, будь они прокляты.

- Жуткий клоповник, - Евгений Александрович будто не слышит меня. – Ты в курсе, что в бывшем борделе живешь? Или здесь и сейчас подобные услуги оказывают? Я бы не удивился, - он словами бьет также, как и Влад, унижает, и я не хочу ругаться, я хочу узнать…

- Что я вам сделала? – голос мой мертв, устала я от Гараев, всю душу вынули.

- Ничего. Садись, - кивнул он на стул напротив. – Чай мне твой дешевый не нужен, просто сядь. Ничего ты мне не сделала, прошлое я забыл, и как Влад не виню за былое. Но вот за настоящее я зол, девочка. Ты моего сына изводишь, и это прекратить нужно! Я надеялся, что он трахнет тебя, и в себя придет. Или изобьет, выместит злость, да хоть что-то сделает, а он на дно опускается. И все это ты!

- Да как вы…

- Молчи, - скривился он, и, сверкнув глазами, достал из внутреннего кармана пиджака пухлый белый конверт. Положил его на стол, и придвинул ко мне, ведя двумя пальцами. – Полина твоя мне не сдалась, она – еще один камень на шее. Забирай деньги, и уматывай. Можешь документы восстановить, можешь новые купить, но домой не возвращайся, и про Петербург с Москвой забудь. Подальше от моего сына уезжай, хватит его с ума сводить, итак натворила дел.