Вот и все. Вот и попрощались.

Отстранилась от него, радуясь, что темно, и гадкие мальчишки побили фонари – подступающих слез не видно.

- Потому что! – вытянула руку вперед, и зазвенела ключами от машины. А затем зашвырнула связку в темноту кустов – там их лишь днем найти можно, и то не факт. – Больше не ищи со мной встречи никогда, оставь в покое. И… вызови такси.

Под сдавленные ругательства и маты Влада я развернулась, и быстро вбежала в подъезд.

7. ГЛАВА 7

Лето почти позади, светает уже не так рано, но в комнату я вошла как раз с первыми, красными лучами вступившего в силу дня. И на кровать упала, обессиленная – ну что за жизнь такая? Почему все счастье, что отмеряно было, длилось пару дней, да и то ложью было?!

- Вставай, - приказала сама себе, когда закончилось данное самой себе время.

Еще в детстве я этому научилась – плакать ровно три минуты. Если меньше – легче не становилось, а если больше – остановиться сложно, невозможно практически. Три минуты на слезы - ни больше и не меньше. В детском доме и тех трех минут себе позволить не могла – там слабость не прощали…

- Вставай! Хватит! – прошипела, и поднялась на локтях с кровати.

- Вернулась, - услышала тихий голос за спиной – Катя, оказывается, в комнате, а я и не заметила. Не заметила то, что она сидит в старом кресле, и держит спящую Полю. – Виделась с ним? С Владом?

- Да, Кать, виделась. Дай ее мне, - встала с кровати, наклонилась над подругой, и осторожно взяла на руки теплое, сонное тело дочери – саму приятную тяжесть в моей жизни. Поля тут же потянулась ко мне, доверчивая моя малышка.

Ничего-то ты еще о жизни не знаешь! Просто любишь меня, защиты ждешь. А я даже себя защитить не в состоянии, но тебя… тебя, малышка, я в обиду не дам!

- И что?

- Кать, я все это прекращаю. Устала, понимаешь? Я ведь не хотела прятаться, я просто хотела окончательно похоронить Веронику, устала ее имя носить, - сняла майку, и удобнее перехватила проснувшуюся Полину, и прижала ее к груди. – Не понимаю, зачем тебе прятаться, и от кого… дьявол, да была бы у меня семья, были бы друзья, я бы не скрывалась…

- Ты и понятия не имеешь! – прошипела Катя, а я лишь головой покачала.

- … в общем, Кать, ты не обижайся, но с меня хватит. Преступления я не совершала, не объявляясь. Никакого наказания ни тебе, ни мне не светит. Но ты сама решай, как быть, а я… я на днях документы пойду восстанавливать. Только не на имя Вероники Гарай, а на свое имя. Буду Верой.

Решение принято, и мне легче. Ошибок много сделано, и я бы исправила их, если бы могла, но не все можно считать неправильным. Дом потерян, документы сгорели, и я в таком состоянии была, что завизжала бы, едва услышала бы, как ко мне обращаются по имени Вероника – а потому ни имя это, ни дом, наполненный лживыми воспоминаниями мне не нужны.

Вероникой я быть больше не хочу, это имя лишь несчастья приносит.

А затем беременность, липовый паспорт, который я купила, спустив все нехитрые сбережения – вот об этом да, об этом я жалею. Ребенок поймет, что его на принтере распечатали.

И Поля без документов из-за меня, а дети ведь часто болеют, и постоянно давать взятки за прививки, за то, чтобы в опеку не сообщили, я больше не могу, не тяну. Дочь лучшего заслуживает, а не той матери, о которой Влад говорил – матери, которой я поклялась не быть, но иду именно к тому, чтобы сломать жизнь самому дорогому своему человеку.

- И это твоя благодарность? – заговорила Катя, даже не стараясь понизить голос. – Я ведь говорила, что не собираюсь возвращаться!