– Зачем ты так? – едва не всхлипываю, краснея как спелый помидор от стыда перед незнакомцами.

– А что ты ожидала, Хрустальная? Что выйду из тюрьмы, поженимся и будем жить долго и счастливо? – издевательским тоном спрашивает. – Хрен тебе, а не счастье, ты всё просрала, когда упекла меня за решётку.

– Я не могла…

– Еблишко закрой, иначе сосать будешь при всём самолёте, – рычит мне в лицо, и я замолкаю, потому что знаю, он может выкинуть такое.

Весь полёт Давид спал, а я места себе не находила, думала, как поступить. Вариантов у меня не много – либо открыть всю правду, либо нет. Первый – самый верный, но я уже успела понять, что он не настроен на мир, а это может выйти мне боком. И всё, что мне остаётся – ждать и пробовать медленно до него достучаться. Когда пилот объявляет о посадке, я точно знаю, что временно буду придерживаться второго варианта. И только когда аккуратно подготовлю почву, уверюсь, что Давид готов принять правду, и у него осталось меньше ненависти ко мне, тогда всё и скажу.

Рисковать я не могу, уже не могу. Мне больше не наплевать, что со мной будет. Виновата, не отрицаю, но у меня есть причины, почему я так поступила, и он обязан меня понять. Я ведь люблю его, и он любит, просто спрятал свои чувства за плотной ширмой из ненависти и желания мстить.

– Глухая? На выход, – толкает меня в бок, вырывая из мыслей.

Выходим из самолёта, проходим контроль и на парковке аэропорта садимся в знакомую машину. Тот самый звериный Додж, на котором полтора года назад он приехал к моему общежитию и похитил меня прямо среди белого дня.

Я столько от него натерпелась, но всё простила, узнала его лучшие стороны, полюбила и простила, значит, и он должен. Правда я не ожидала, что он будет вести себя как полный мудак. Подозревала, что мирной встречи у нас не получится, но думала, что обойдёмся разговором, он выслушает, поймёт мотивы моего поступка, будет злиться, но поймёт. А он… даже в самом начале нашего знакомства вёл себя гуманнее, наверное.

Бросаю взгляд на него: волосы, как всегда, взъерошены, придавая ему какого-то хулиганского шарма, футболка плотно облегает ставшее шире в плечах тело, словно весь год в тюрьме он только и делал, что качался. Поза расслабленная, машину ведёт одной рукой, вторую высунул в открытое окно, лицо спокойное, взгляд только холодный, как лёд в Антарктиде.

Но всё такой же притягательно красивый…

– Соскучилась? – вопрос неожиданный, я даже вздрагиваю, пойманная с поличным.

Отворачиваюсь к боковому окну, предпочитая отмолчаться. Соскучилась. Безумно скучала и плакала чуть ли не каждый вечер. Лишь в последние месяцы немного в себя пришла, нет, плакала я так же, но уже немного по другому поводу. Я очень боялась первое время, что его отец приедет за мной и воплотит в жизнь свою угрозу. Ночами даже снилось, как я в лесу копаю сама себе могилу, потом просыпалась в холодном поту. Если угрозы Давида не пугали так сильно, потому что верила, что смогу до него достучаться, то Тимуру Айдаровичу было бы плевать на мои оправдания. Он, конечно, выслушал бы меня, но потом всё равно прикончил.

– Предателей нужно уничтожать сразу, – всплывают в памяти его последние слова. – Предал раз, предаст и второй, – потом к нам подошёл адвокат Давида, и я, воспользовавшись заминкой, трусливо сбежала.

Удивительно, что он так и не объявился, я вздрагивала при виде чёрных иномарок, при любом постороннем шорохе, и, уверена, он бы нашёл меня в два счёта, я не особо и скрывалась. Но ничего не случалось, всё было тихо и мирно, и это пугало ещё больше. С одной стороны, хотелось, чтобы Грозный-старший приехал и избавил меня от страшного ожидания расправы, но, с другой, я не могла позволить себе такую роскошь.