– Нет! – резко выкрикивает.

Медленно поворачиваю голову к ней, смеряю презрительным взглядом.

– Я не спрашивал, – хмыкаю, мысленно себя успокаивая.

Пиздец, как руки тянутся к её шее, с силой сжать и наблюдать за её болью.

– Давид…

– Рот закрой! – прерываю её. – Что я говорил минуту назад, блядь, – ору, заставляя её вздрогнуть.

– Прости, – шепчет и вытирает слёзы с бледных щёк. – Я поеду, куда скажешь, только позволь заехать домой. Мне нужно… попрощаться. Пожалуйста, – и эта сука смотрит на меня этими серо-голубыми глазами полными мольбы.

Сука! Сука! Сука!

Не смотри на меня так, дрянь!

– Обойдёшься, – бросаю и медленно трогаюсь с места.

– Паспорт! Мне нужно взять паспорт, – выкрикивает, подавшись вперёд.

Твою мать, блять!

– Пожалуйста, – контрольный.

– Пять минут, – бросаю, разворачиваю тачку и еду обратно в посёлок.

Аля

Я знала, ждала что он приедет, даже приблизительно посчитала, в какой день, и морально готовилась к этой встрече, но недостаточно. А может это просто невозможно – подготовиться к неизвестному. Одно могла сказать с уверенностью – тёплых объятий не будет. Виновата перед ним, не отрицаю, но я не могла по-другому, и мне просто нужно об этом рассказать. Если поверит.

– Шевелись, – толкает меня к паспортному контролю.

Он так мчал по дороге в аэропорт, что я молила всех богов, чтобы мы доехали живыми и невредимыми. Боялась завести разговор в пути, не хотела отвлекать, чтобы не врезаться в дерево или, не дай господь, в другую машину. Мне категорически нельзя умереть, я просто не могу себе такое позволить.

– Давай поговорим, – прошу дрожащим голосом.

Я могла, конечно, сделать это там посреди лесополосы, но мне было страшно. Не готова открыть ему все карты, потому что не могу знать, что у него в голове и как он среагирует.

– Знаешь, как поступали с предателями в девяностых, – спрашивает отец Давида, прижав меня к стене в здании суда. – Лес, лопата, могила, – я знала, что он далеко не законопослушный гражданин, но чтобы угрожать девчонке, годившейся ему в дочери, в месте, где куча представителей власти, – просто сцена из какого-нибудь фильма. – За сына заживо закопаю, чтобы умирала медленно и в муках.

Мне очень хотелось крикнуть, что поздно он на защиту сына встал. Спросить хотела, где он был, когда пятнадцатилетний ребёнок жил в картонном доме под мостом. Напомнить, что его чадо выросло давно и, мало того, не нуждается ни в защите, ни тем более в деньгах своего родителя, которому он вообще не сдался. Но легко быть отцом, когда твоему мальчику уже двадцать семь лет, никаких бессонных ночей, подгузников и непонимания, что с этим всем делать.

Вот стоило ему не выкидывать маму Давида, не совать ей деньги на аборт и не отказываться от своего ребёнка, а через семнадцать лет одуматься. И то, если бы Давид не попал в полицию тогда, Тимур Айдарович, может, и не узнал бы никогда о его существовании.

Я в тот день и так была на грани обморока от напряжения и пережитого. Сначала Давид кричал, чтобы я бежала от него как можно дальше, едва ему приговор вынесли, потом отец его угрожал, и если с Давидом у меня были шансы поговорить, то Тимур Айдарович вряд ли стал бы церемониться со мной. У меня не было выхода, кроме как сбежать хотя бы из города, и слава богу, что приехала туда, где меня могли защитить от таких людей, как чета Грозных.

– Наговорилась уже, на год хватило, – отвечает Давид и, впившись в мой локоть до будущих синяков, тянет к трапу.

– Ты должен меня выслушать, я…

– Ты сейчас сядешь на указанное место и рта не откроешь, пока я не скажу его открыть, чтобы хуй мой сосать, – проговаривает со злобой и достаточно громко, привлекая внимание людей вокруг.