– Мне насрать, что было год назад, – припечатывает этой фразой, попутно скидывая ботинки.

– Что? Как это? – смотрю на него в недоумении. – Нет-нет, ты должен знать, почему я выступила против…

– Насрать, – перебивает и, выпрямившись, шагает ко мне. – Нет ни одной веской причины, по которой любимая девушка может так жёстко предать.

– Есть! – кричу, чувствуя разочарование, досаду, страх.

– Для меня нет, – пожимает плечами, оставаясь безразличным.

– Ты ведь хотел знать, – произношу, ощущая, как надежда на свободу ускользает.

– Перехотел, – хмыкает и, развернувшись, собирается уходить.

– Нет, стой! – хватаю его за руку. – Ты должен…

– Всё, что я должен, Хрустальная, это держать себя в руках и не поступить с тобой, как Рома, – на последнем слове, я отпускаю его руку и отшатываюсь. – Из любой ситуации есть выход, уж поверь мне, – делает шаг ко мне. – Я не знаю, почему, но ты предала меня. Я заступился за тебя, – больно тыкает пальцем мне в грудь. – Защищал тебя от урода, а ты мне чем ответила?

– Выслушай, – прошу шёпотом, понимая, что по щекам уже стекают влажные дорожки.

– Мне. Насрать. Зачем, – чеканит каждое слово. – Факт на лицо – ты сука, которая в любой момент ударит ножом в спину.

– Тогда отпусти меня, если слушать не хочешь, – шмыгнув носом, вздёргиваю голову.

– Не, – скалится в хищной улыбке. – Год буду тебя мучать, ответишь за каждый мой прожитый в тюряге день.

– Ты не можешь приговорить меня, не узнав причины, – кричу, сжимая кулаки и топая ногой.

Что это за бред? Ты виновата, но мне плевать, я хочу издеваться. Так нечестно, он обязан выслушать меня, понять, да хотя бы узнать, как всё было.

– И кто меня остановит? – наклоняет голову набок. – Ты?

– Мне угрожали! – выпаливаю, но ожидаемой реакции не следует, он всё так же безразлично смотрит на меня. – Мне…

– Мне, мне, мне, – перебивает. – У меня связи, у отца моего связи, ты могла прийти за помощью, но ты этого не сделала. Целый год, времени дохрена было, чтобы объясниться, но ты свалила из города. А теперь решила отмазаться? Придумала всё? Думаешь, я поверю хоть одному твоему слову после предательства? Хуй, Хрустальная.

– Я…

– Хватит! – рявкает так, что я голову в плечи вжимаю. – Я устал, отдохнуть приехал, а ты мне мозги ебёшь. Свали с глаз моих, – бросает и разворачивается.

– Отпусти меня! – требую, поняв, что это конец, что бы я ни сказала, он мне не поверит.

– Нет! – отрезает. – Может потом, ребёнка мне родишь, и прикончу, чтобы глаза мне не мозолила. Легче жить буду, зная, что тебя нет на этом свете, – выбивает из меня весь дух этой фразой.

Буквально упав на диван, я так и застыла, смотря в пустоту. Сердце то болезненно сжимается, то колотится как сумасшедшее. Руки трясутся, по позвоночнику холодок пробегает, а в венах кровь стынет.

Мой самый страшный страх оказался не просто паранойей. И что мне теперь делать? Поговорить уже не о чем, остаётся только сбежать снова, но подальше. И, наверное, воспользоваться другим вариантом, тем, который мне предложили чуть больше года назад. Знала бы, какие у Давида мысли в голове, сделала бы это ещё тогда. Но я надеялась, что нам удастся всё наладить, не сразу, но придём к пониманию.

Шансов у меня не было перед его отцом, но на Давида я надеялась, видимо, зря, яблоко от яблони недалеко упало. Верила, что наша любовь победит, и очень много раз прокручивала в голове наш разговор. Мучила мысль, что мне стоит поехать в Питер, навестить его, но каждый раз, когда я подрывалась, в голове всплывали слова, сказанные неприятным голосом. И я останавливала себя. Не могла позволить себе рисковать.