Хочется одновременно шею ей свернуть, чтобы жить легче стало, и обнять, запах её вдыхать, губы эти алые целовать до онемения, пройтись ладонями по всем изгибам, прижать к себе так, чтобы дыхание перехватывало.

Сука!

Не этого я ожидал, когда за ней ехал. Какого хрена вообще я всё меньше и меньше её ненавижу? Злюсь на неё пиздец как, но ненависть испаряется, как пыль после дождя.

Задеваю, оскорбляю нарочно, чтобы суке больно было, как мне все эти двенадцать с лишним месяцев. Ненавидел и ждал её каждый день. Ждал, что приедет на свидание, объяснит, скажет, зачем выступила против меня, ведь у самого не было ни малейших причин верить, что она резко встала на сторону врага. Была любовь, мать её! Искренняя, настоящая, как в долбаном кино или книгах, которые она так любит читать. Так почему?

Я столько версий в голове обдумывал – угрожали, пугали, заставили. Но, блядь, раз уж Воронцовы добились своего, упекли меня за решётку без права на освобождение, то уже не было смысла пугать её и дальше. Она могла прийти месяц спустя и сказать всё, как было. Да хотя бы в день моего освобождения прийти, и всё было бы по-другому. Нет, она решила свалить, спрятаться в охраняемом посёлке и бока отращивать.

И насрать мне на самом деле на её бока, мне даже в кайф, что она округлилась, мне просто задеть её побольнее хочется. Знаю, что очень по-детски, прямо тупо выглядит, но физической боли я ей причинить не смогу, не позволю себе так низко пасть. Я и без того падаю с каждым разом, когда бросаю в неё оскорбления, аж язык сохнет при каждом слове. И всё больше бешусь, в том числе и на себя, что все мои планы к херам. Не могу переступить ту черту, за которой захлопнется дверь и назад пути не будет.

Хочу её до боли в паху, но понимаю, что в моём состоянии это будет далеко не нежно и сладко. И поступить, как тот упырь, не могу, прекрасно помню, как её лихорадило от одной только фразы. Не могу, блядь! Хоть и желание больно её ударить есть, однако, сука, причинить любую боль, пусть то моральную или физическую, любимому человеку – пиздец какая отдача тебе прилетает. Волной сносит с ног и самому хреново не меньше.

Рассказать, как было, она хочет, да насрать мне, помощь бы нашла, было бы желание. Головой своей не думала, а могла даже в том зале суда вместо показаний сказать, что ей угрожают, и, считай, защита бы была в момент. Меня бы не посадили, и я бы был её щитом, отца бы подключил, ради неё всё бы сделал. Но хули там, проще резать меня, чем что-то предпринять.

– Хватит! – говорю самому себе, поворачиваясь с боку на бок.

Так и знал, что хрен я усну, когда она за стеной, тем более в кровати, где мы, сука, вроде как любили друг друга. Засыпали и просыпались в объятиях. Нет, так не может продолжаться, не зря ведь её сюда притащил.

Откинув покрывало, встаю с кровати и выхожу из спальни. Плевать на всё, мне важно чувствовать её рядом, забывать хотя бы ночами, что она предала и не заслуживает хорошего отношения к себе.

Вопреки мыслям, открываю дверь её комнаты аккуратно, чтобы, блядь, не напугать. В голове всплывает её крик, едва я зашёл домой, и мой рывок в гостиную. К ней. Пересрался, и за одну секунду накрутил себе всякой чуши. Выдохнул, когда понял, что всё в порядке, и заодно, что не выдал настоящего отношения к её персоне.

Застываю у кровати на несколько минут, зависаю, смотря на неё. На то, какая она, сука, в лунном свете из окна красивая, даже описать не могу, сравнить не с чем. Волосы разметались по подушке, ладошки сложила под голову, скрутилась в позе эмбриона, прикрывшись одним только уголком одеяла, оставляя ноги на виду. Длинные, гладкие, изящные.