Вопреки собственным настройкам, я поднимаюсь с кровати максимально аккуратно и так же тихо покидаю спальню. Инстинкты, чёрт бы их побрал. Спускаюсь на первый этаж, варю себе кофе и выхожу на балкон. Травлю себя никотином долго, наблюдая, как солнце поднимается всё выше и как растёт температура.

– Можно дверь закрыть и не коптить весь дом, – раздаётся в какой-то момент, а следом хлопает балконная дверь.

– Нихрена мы офигели, – хмыкаю, вытаращив глаза.

Допиваю остывший бодрящий напиток и, не докурив сигарету, тушу её в пепельнице, после чего возвращаюсь в квартиру. Хрустальная с мрачным видом стоит у плиты и, судя по запаху, варит себе кашу. Делает вид, что не замечает меня, а я осматриваю её с головы до ног. Волосы собраны в небрежный пучок, открывая шею с молочной кожей. Футболка чёрного цвета облегает её, как перчатка, выделяя грудь, и я в который раз убеждаюсь, что она на два размера больше. Шорты чуть выше колен или лосины, хер пойми, как их зовут, обтягивают задницу и бёдра, которые стали шире с нашей последней встречи год назад.

– Мне не предложишь? – подаю голос, когда она садится за стол с тарелкой.

– Руки, ноги есть, сам себе накладывай, – отвечает, даже не посмотрев на меня, и, зачерпнув ложку жижи, отправляет её в рот, предварительно подув.

По правде говоря, мне эта овсянка – а это именно она, этот запах я ни с чем не перепутаю – поперёк горла, в тюряге наелся ею на всю оставшуюся жизнь. Но сидеть за столом напротив Хрустальной очень хочется, и только потому, что вижу, как ей некомфортно от моего присутствия. Ясен пень, привыкла за год, да и меня почти дома не было за эту неделю. Ну ничего, придётся потерпеть мою персону, и чем больше нос будет морщить, тем дольше мою рожу будет лицезреть.

Закинув себе в тарелку немного этой блевотины, я занимаю место напротив, и Хрустальная тут же демонстративно отворачивается к окну.

– Что это за хрень? – спрашиваю, выплюнув кашу обратно. – Никакого вкуса, в тюрьме и то было лучше.

– Приготовь сам, – бросает убийственный взгляд на меня.

– У нас что, специи закончились? Могла бы яйца пожарить…

– Твои? С удовольствием, – перебивает, заставляя ухмыльнуться.

– Язык подточила? – вопросительно бровь выгибаю.

– Работаю над этим, – отвечает и снова в окно смотрит.

– Ты страх потеряла? Не боишься, что отрезать тебе его могу? – оттолкнув тарелку, опираюсь локтями на стол, подавшись чуть вперёд.

– А ты не боишься, что я отравить тебя могу? – прищуривается, изучая моё лицо.

– Духа не хватит, – кривлю губы в подобии улыбки.

– Ты не знаешь, на что способна ма… женщина, – проговаривает, и я пропускаю мимо ушей её оговорку.

– Отчего же, знаю, – киваю, смахивая со стола невидимые пылинки. – Одна нож в спину воткнула и пошла дальше жить припеваючи.

– Не дай бог, чтобы ты так жил, как она, – выплёвывает со злостью в тоне.

– Ай-ай, бедная, в особняке за несколько лямов чалила, – цокаю языком, прикладывая руку к груди.

– Выбора особо не было, – тихо проговаривает.

– Выбора не было у меня в пятнадцать лет, а ты просто предпочла самый выгодный вариант. Мужика нашла в Москве? Кто тебя спонсирует? Кто сиськи оплатил? Работал явно профессионал… – замолкаю, когда мне на голову выливается овсяная жижа.

– Идиот! – шипит и, со скрипом отодвинув стул, удаляется.

– Вечер не занимай, у меня планы, – кричу ей вслед, усмехаясь и вытирая лицо.

Аля

Планы у него, придурок бессовестный!

– Кто тебе сиськи оплатил? – кривлю голос, изображая его.

Ты и есть мой спонсор, дурак!

Когда он меня спросонья на руки взял, я сначала испугалась, а кто бы не ужаснулся? Спишь себе спокойно, сны прекрасные видишь, а тут раз, и кто-то тебя трогает. Да я чуть не описалась там на месте, толком не поняла, чего он хочет, закричала, едва он руки ко мне протянул. Потом уже напряжение спало, в частности после того, как убедилась, что он уснул мертвым сном.