Спустя пару гудков она берет трубку.
— Алло. Привет, — слышу заплаканный, подрагивающий голос.
— Ты звонила. Что-то случилось? — сухо отвечаю я.
Молчит.
— Ну? Говори.
— Тим, малыш, я понимаю, что у нас с тобой сейчас всё плохо…
Я начинаю заметно раздражаться.
— У нас не всё плохо. Нас просто нет.
— У меня… я… Я не знаю, с чего начать, — мнётся она.
— Слушай, у меня на это всё нет времени. Давай по сути.
— В следующую субботу, — тут же начала она, — юбилей у нашего общего друга, Игоря Вознесенского. Мне звонила его жена и пригласила нас на вечеринку. Я ей сказала, что мы будем. Вместе.
— Начинается. Алиса, зачем эти игры?
— Тимочка, миленький, ты должен меня понять. Там будут все наши друзья. Я не хочу выглядеть жалкой брошенкой на их фоне. Пожалуйста, давай пойдём туда вдвоём и сделаем вид, что между нами всё хорошо. Один разочек, и всё. Пожалуйста. Тебе ведь нетрудно. — Мне казалось, что ещё чуть-чуть — и она зарыдает в трубку.
Я молчу.
Вдох. Выдох.
— Это значит да? Да?
— Алиса, мы, кажется, всё уже решили. Мне не нравится эта ситуация. И врать я тоже никому не хочу.
— Я прошу тебя. В память о том хорошем, что у нас было.
— Ладно, — после нескольких секунд молчания я сдаюсь. — Я подумаю относительно этого. А сейчас извини, я занят.
Отключаю звонок и прячу телефон в карман.
Не нравится мне всё это. Ох, не нравится.

Алиса
Бросаю телефон в сторону и сажусь на край ванной, упираясь руками в бортики. Поднимаю взгляд и вижу в зеркале напротив опухшее от слёз лицо.
Слышу настойчивый стук в дверь.
— Аль, ты как? — За дверью стоит моя подруга Эмма.
Эмма такая же модель, как и я. Только немного старше. Это у её парня Игоря, по совместительству нашего общего друга, скоро день рождения. И это она подтолкнула меня к мысли о том, чтобы воспользоваться данной ситуацией и хоть как-то снова сблизиться с Тимом.
Запускаю пальцы в волосы и тяну их от корней вверх.
— Нормально, — отвечаю срывающимся голосом и включаю воду. — Умоюсь и выйду.
Подставляю лицо под холодную струю. Несколько секунд обжигающего холода немного бодрят. Выключаю воду, смахиваю капли с лица и, оставляя его влажным, выхожу.
Эмма в моей розовой пижаме сидит в гостиной на диване. Я сажусь рядом с ней.
— Ну? Поговорили? — осторожно спрашивает подруга.
— Что-то вроде этого, — сухо отвечаю я, потому как эмоций больше не осталось.
— И что? Он согласился?
— Сказал, что подумает.
Я поднимаюсь с дивана и иду на кухню. Надо чем-нибудь отвлечься, занять дрожащие от нервного истощения руки.
— Кофе будешь? — не оборачиваясь, спрашиваю девушку, мельтешащую позади.
— Буду. Подумает — это уже что-то.
Включая кофеварку, случайно задеваю стоявшую на краю стола сахарницу. Она с грохотом летит на пол и рассыпается на мелкие куски вперемешку с сахаром.
Я смотрю на это почти не дыша, словно нахожусь в какой-то виртуальной реальности. Мне нет никакого дела до этой сахарницы. До этого кофе. Да и вообще до всего. Мне кажется, что, если бы за окном летали бомбы, мне тоже не было бы до этого абсолютно никакого дела. Сейчас я стою и смотрю на разлетевшиеся осколки и понимаю, что это осколки моей идеальной жизни: я испортила её так же, как и эту сахарницу. Ничего не собрать. Ничего не склеить. Это просто невозможно. Нереально.
Эмма подходит, обнимает меня сзади. А я снова начинаю тихо плакать.
— Ну, ничего, ничего. Всё образуется. Пусть побегает твой Тимирязев немного. Всё равно прибежит к тебе, — говорит она и гладит меня, словно маленькую девочку.
— А если не прибежит? — всхлипываю я.