— Илья Андреевич, вы почему со мной так разговариваете? — обижается Жасмин.

— Потому что я самодур, а ты медленная…

Мы с Жасмин еще несколько раз переглядываемся. Я все никак не могу успокоиться. А потом все в момент меняется.

У нас, у пилотов, такая работа: ты только что летел, все было хорошо — и вот срабатывают датчики.

— Илья! — окликает меня Тимошин.

— Брысь отсюда! — рычу на перепуганную бортпроводницу и, осмотрев приборы, к своему ужасу, сразу все понимаю.

Отказ двигателя в полете — это всегда очень печально, и неважно, сколько всего двигателей на твоем самолете: один или восемь. В любом случае это может означать конец.

На самом деле хуже, чем отказ двигателя в полете, бывает только отказ двигателя при взлете. Когда скорость уже слишком высока, чтобы прекратить подъем в небо, но при этом ее недостаточно, чтобы набрать нужную высоту. В этом случае все решает удача, профессионализм, ну и, конечно, катапультное кресло.

Это шутка, естественно, но она какая-то грустная.

Скорей всего, наш двигатель «приуныл» из-за херового качества залитого в него топлива и масла. Я об этом упоминал перед вылетом. Но, как часто бывает, кто я такой, чтобы решать подобные вопросы?

Конечно, так повезти могло любому капитану, двигатели на суднах разные, но принцип действия у них у всех одинаковый. Только вот повезло в черном смысле этого слова сегодня именно нам. И именно нам сейчас предстоит, что называется, борьба за жизнь. Грустно это и страшно.

Сначала я по признакам отказа быстро и оперативно определяю наиболее вероятную причину, по которой мой мотор сдох, потом устраиваю мозговой штурм на основе своих знаний, особенностей самолета и опыта, и принимаю волевое решение, что нам с Тимохой, собственно, делать дальше. Ибо есть инструкция, требования авиакомпании, а есть, сука, жизнь.

И не всегда действия по инструкции способны спасти все наши жопы. Разумеется, это все происходит очень быстро. В авиации вообще надо думать оперативно и правильно.

— Запускай нашу ломачу еще разок и далее по инструкции.

— Да, кэп! — Нервно дрожащими руками роется в выложенных на коленях талмудах Тимошин.

Обычно в полете реактивный двигатель запускается несколько шустрее, чем на земле. И полностью не останавливается. В большинстве случаев присутствуют дополнительные обороты, он сам крутится от набегающих потоков воздуха.

Однако нам и тут не везет, наш случай совсем печальный.

— Твою дивизию!

Пробую в ручном режиме с помощью кнопок, тумблеров и рычагов управления движком. Тишина.

— Выключай его. Летим на оставшихся!

— А если и остальные?! Топливо-то во всех одинаковое!

— Тимошин, соберись!

Берусь за штурвал. На лбу выступает пот. Перед глазами пролетает вся жизнь. Неожиданно думаю о том, что моя супруга будет рада. Ведь на пути к их с Сережей счастью останется меньше препятствий.

Минус муж — это же прекрасно!

Вообще-то, посадка с отказавшим двигателем не является чем-то из ряда вон выходящим. И скорей всего, когда... Сам себя поправляю. Если мы окажемся на земле, Андриевский и Ко наградят меня волшебным пендалем и снова обвинят во всех смертных грехах.

Естественно, такие посадки тренируются еще в самом начале становления летчика на крыло, но жизнь это не тренажер. И получится ли у меня прямо здесь и сейчас? Кто его знает.