После этого князь оделся и распорядился закладывать коляску. Но тут выяснилось, что кучер, которому давно не платили жалование, ушел. Пришлось Новосельскому посылать камердинера за извозчиком и тащиться со всем своим скарбом в наемном экипаже.

Савелий Кузьмич Голубкин жил в собственном небольшом доме, стоявшем в пустынном переулке близ Крюкова канала. Прежде чем открыть дверь на звонок Новосельского, он выглянул в зарешеченное окно. Роману Даниловичу показалось, что лицо ростовщика не очень довольное, и он сразу приготовился к настойчивым убеждениям.

– Жди меня тут и никуда не уезжай, я скоро, – сказал он извозчику, доставая из экипажа коробки.

Голубкин встретил его приветливо, хотя и довольно сдержанно. Он долго рассматривал вещицы из шкатулки, вертел перед собой фарфор и серебро и, наконец, с тяжким вздохом посмотрел на князя:

– Даю шесть тысяч рублей, и то лишь из уважения к нашей старой дружбе.

Новосельский едва не выругался от огорчения и злости.

– Помилуйте, Савелий Кузьмич, как шесть тысяч? За все это?!

– Но, дорогой князь, я ведь рискую не только не получить прибыли, но еще и остаться в накладе, – развел руками Голубкин. – Ежели вы не сможете отдать мне долг, мне придется хорошо постараться, чтобы продать эти вещи и выручить шесть тысяч. О моей же выгоде тут даже и речи не идет.

Новосельский сердито засопел:

– Савелий Кузьмич, да побойтесь Бога! Тут одни серьги должны потянуть тысячи на три!

– Пожалуй… если бы они продавались в магазине. А какой ювелир возьмет их у меня за полную цену? Да и фасон устарел, нынче такое носят только немолодые дамы. И с остальными вещами такая же петрушка. Одна лишь табакерка ценная, потому что по нашим временам считается антикваром.

– Ну, хоть десять тысяч! Меньше никак нельзя!

Голубкин сочувственно улыбнулся и снова развел руками.

– Увы, князь, не вытанцовывается!

Новосельский взволнованно прошелся по комнате.

– Эх, Савелий Кузьмич! Запамятовали вы, как в былые времена я вытаскивал вас из разных неприятностей! Если б не мои связи, вам бы уже давно пришлось свернуть свои дела да, пожалуй, уехать из столицы. Ведь выручал же я вас, правда? А вы теперь меня выручить не желаете!

На круглом, чисто выбритом лице Голубкина отразилось душевное страдание.

– Батюшка Роман Данилович, да ведь и я вас не раз выручал из денежных затруднений! То, что долг платежом красен, я всегда хорошо понимал. Но сейчас… Ведь, признайтесь, не вернете же вы мне этих десяти тысяч! – Пронзительные глаза ростовщика впились в лицо Новосельского. – Прошлый раз не вернули, пришлось мне покрутиться со сбытом ваших вещей, чтобы не остаться в убытках. А теперь как бы хуже не вышло.

Новосельский глубоко вздохнул и с мольбой посмотрел на Голубкина.

– Савелий Кузьмич, поверьте, мне понятны все ваши опасения. Но… эти десять тысяч мне нужны просто позарез! Еду в Смоленскую губернию за своей племянницей, надеюсь привезти ее сюда и извлечь из этого выгоду. Однако же, сами понимаете, что для этого сперва нужно потратиться… – Он замолчал, заметив, что ростовщик слушает его с растущей досадой, и в отчаянии воскликнул: – Ну давайте, я вам заложу еще мебельный гарнитур из моей парадной гостиной!

– Нет, мебель – это дело хлопотное, – покачал головой Голубкин. – Тогда уж лучше… карету! Я как-то видел вас в ней, она, кажется, еще в неплохом состоянии.

– Идет, – согласился князь.

Получив вожделенные десять тысяч рублей, Роман Данилович вышел на улицу. И громко чертыхнулся, не обнаружив на месте извозчика.

– Вот подлец, уехал! И зачем я только заплатил ему за дорогу сюда? Надо было ничего не давать, да он же, гад этакий, везти не соглашался, не получив вперед денег…