Затем сама вспышка звука начала качаться на волнах, постепенно размываться и тонуть в темноте. Пока откуда-то издалека не донесся перезвон. Словно в пустоте зажигались и подмигивали огоньками хрустальные звезды. Перезвон складывался в мелодию. Простую, но отчего-то ошеломляющую.

Еще один сэмпл. Он был похож на придыхание, звучащее с легким эхом.

Вот здесь! Тут должна начинаться вокальная партия, но ее не было. И от этого внутри меня что-то заскреблось, завибрировало от неправильности. Это чувство охватывало меня, заставляя руки дрожать.

Я резко вдохнула, чувствуя, будто что-то важное ускользает от меня. И запела.

Сначала очень тихо, лишь повторяя мелодию. Все равно голос было сложно узнать. Кажется, он сделался тоньше и отчаяннее, почти как у девочки-подростка. Сердцу стало больно. Точно меня стискивали невидимыми цепями поперек груди. Но я не могла остановиться. Песня без слов сама срывалась с губ, звучала все громче и громче. Поднималась выше и уносилась к океану.

В мелодии звучали наметки на барабанную и гитарные партии. Еще не окончательно готовые, лишь оттеняющие ядро композиции. Но это было прекрасно.

Просьба и обещание. Откуда-то из других лет нашей жизни. Это не похоже на то, что пела Джен тогда в моей палате и в тоже время… похоже до ужаса.

Я искала слова и не могла найти их. Просто пела, поднимая голову выше и расправляя плечи. Пока слеза не скатилась по щеке.

Глаза распахнулись, и я увидела перед собой небосвод, полный звезд. Теперь он двигался на меня – на секунду в этом просто не осталось никаких сомнений. Пучина космоса, в которой, как живые, плавали белые огни.

Только тот, кто потерял все, мог написать такую потрясающую музыку. А еще тот, кто обрел способность слышать и видеть наши миры по-новому.

Я резко замолчала, стиснула зубы и носом втянула воздух. Меня буравили мерцающим взглядом. Видение надвигающегося космоса растворилось без следа. А музыка в ушах стала едва слышной. Медленно-медленно я подняла руки и вытащила наушники. И только потом выключила запись, опустила лицо и начала вытирать слезы со щеки.

– Это великолепно! Ты гений, Джен… Но, наверное, тебе теперь неприятно слышать, как я пою твои песни. Прости…

Взмах руки. Внутри что-то сжалось еще сильнее. Я думала только о том, что если Джен влепит мне пощечину, то она обожжет руку.

Неожиданно мне на голову что-то упало. Вот так. Взяло и упало прямо сверху. Накрыло лоб, легло тенью на лицо и даже потянуло вниз. Лишь через несколько ударов сердца я подняла голову и поняла, что теперь смотрю на все из-под козырька кепки Джен.

Микел улыбалась кривой неловкой улыбкой. И с некоторой долей веселья наблюдала, как я ощупываю собственный затылок, чтобы наткнуться на пластиковую застежку. Она все еще придерживала край козырька двумя пальцами – только так сейчас она могла касаться меня.

– Ну уж, нет уж! – она машинально дернула за козырек кепки, сильнее надвигая мне ее на глаза. – Пой, как пела всегда! И не смей прекращать! А еще не смей убегать от своего Ван Райана снова!

Только после этих слов она наконец отпустила и кепку, и меня. Но теперь я практически ничего не видела, кроме ног подруги и ступеней фонтана.

– Джен, я не могу так! – в отчаянье выпалила я, возвращая кепку в нормальное положение. – Он не готов мириться с моими желаниями. Ничего не получится!

И замолчала, снова встретившись взглядом с непроницаемой маской, которую она теперь научилась надевать.

– Все получится, – отозвалась Джен, и в ее голосе появилась та самая почти мистическая глубина. – Поговори с ним. Еще один раз, а потом уже принимай любое, даже самое дурацкое решение. Разрешаю!