Эти обстоятельства сыграли определенную роль в формировании характера твоей бабушки, и к тому времени, когда мы, ее дети, получше узнали свою мать, она была самым сообразительным, практичным и ярким человеком на свете. Казалось, она уже поняла о себе нечто важное, утвердилась во взглядах и никогда больше не переосмысливала их; в каждом ее поступке и слове чувствовался яркий, неоспоримый, глубокий отпечаток какого-то обширного жизненного опыта. У нее родилось четверо детей и было еще четверо старших25, требовавших иной заботы; нас она учила, а им была компаньонкой; утешала, подбадривала, вдохновляла, удивляла твоего деда, и всякий, кто обращался за помощью, обнаруживал, что она была непоколебимо стойкой и всегда готовой уделить время, искренней, внимательной, отзывчивой, но при этом невероятно практичной. Ее отношения с людьми действительно были замечательными на протяжении всей жизни, а после второго замужества эти перемены, о которых я говорю, казалось, позволили ей больше, чем когда-либо, посвятить себя служению другим. Поскольку это заявление может показаться преувеличением, а твою бабушку представить отнюдь не реалистичной, я должна пояснить, что ее поведение было необычным и не имело ничего общего с показной филантропией, которой другие женщины занимаются из тщеславия и зачастую с катастрофическими последствиями.

Ее взгляды на жизнь стали очень широкими. Казалось, она, подобно мудрой Судьбе, наблюдала за рождением, ростом, цветением и смертью бесчисленных жизней вокруг себя, с постоянным ощущением тайны, которая их окружает, – уже не так скептически, как раньше, и с совершенно четким представлением о возможной пользе и помощи. Ее интеллектуальные способности всегда находили самое непосредственное выражение в действии; она обладала огромной проницательностью, чувством юмора и способностью схватывать на лету истинную природу обстоятельств других людей и вести дела так, чтобы в любом из них все сразу вставало на свои места. Иногда с присущей ей импульсивностью она брала на себя смелость решать проблемы мановением руки, словно властная императрица. Но чаще всего, как мне кажется, ее служение, когда оно не было исключительно практичным, заключалось в том, что она, опираясь на свои взгляды и опыт, просто помогала людям понять, что они на самом деле имели в виду или чувствовали. Однако любая здравомыслящая женщина может обладать этими качествами, но даже отдаленно не напоминать твою бабушку. Все ее способности подкреплялись скоростью, решительностью, остроумием, так что в повседневной жизни, какой бы мрачной она ни казалась со стороны, не было места скуке или усталости. По характеру она была чувствительной и нетерпимой к глупости, и в ее присутствии вся эта бесконечная и нелепая кутерьма, составляющая жизнь большой семьи, была в радость; очень часто в ежедневных событиях присутствовал изысканный юмор, а в их череде – что-то гротескное и масштабное, постоянно освещенное ее пристальным вниманием, ее удивительным чувством жизни, которое проявлялось даже в самых незначительных и банальных ситуациях. Она мгновенно превращала людей в персонажей. Воскресными вечерами Сент-Айвс и Гайд-Парк-Гейт становились сценой достойнейших представлений. Смело воплощая в жизнь свои идеи, она высекала из старого генерала Бидла26, Ч.Б. Кларка27, Джека Хиллза или Сидни Ли28 такие искры вдохновения, какие никто и никогда не ожидал от них. Все люди, с которыми она непосредственно пересекалась, словно сплетались в некий узор, и в ее присутствии каждое действо имело огромное значение. Но нельзя было назвать ее обычной эстетствующей зрительницей, получавшей впечатления исключительно ради удовольствия