– Колян, что ли ты? Хорош трезвонить, заждались уже. Давай скорее, да пузырь прихвати.

И сквозь чужие слова – тихий-тихий голос жены:

– Саша, ты где? У тебя всё в порядке?

Не услышит она, этот кретин мешает.

– Слушай, мужик! Я не Колян. Звоню с самолёта, мы горим! Не тебе звоню, положи трубку, ну!

– Колян, хорош прикалываться. У нас тоже трубы горят, всё уже выпили.

– Христом-богом прошу, положи трубку. Нет – из-под земли тебя, гада, достану.

– Сам клади. Мой телефон, хочу – говорю, хочу – нет. Что ли ты правда не Колян?

Как в дурном сне…

…И я проснулся. Под пледом жарко; многие пассажиры дремлют.

Через проход рокочет Мишаня, развлекая женщин анекдотами:

– «А пристёгнутые?» – «Те выглядели как живые», – и жизнерадостный пролетарский смех.

Лето – важное для меня время года. На родине тёплые деньки – скорее исключение, чем правило, и воспринимаются как сверхценность. Не зря у нас на бытовом уровне время измеряют не годами: «Столько лет прошло!», «А сколько лет вашему ребёнку?». Но существует штука, способная отравить прелесть лета – жара. В Америке мы, к избытку тепла непривычные, эту заразу почувствовали на собственной шкуре. К счастью, в цивилизованных странах от зноя существует и противоядие – кондиционер. В нашей гостинице проблем с искусственной прохладой не было.

Бариста, миниатюрный юноша-латинос, только что заправил кофе-машину. Два вида капучино – френч-ваниль и амаретто – следовало вкушать именно в таком порядке. Сначала нежный аромат ванили, потом горьковатая миндальная нотка. А вкус, о боже! Райское наслаждение…

Мишаня отдувается над четвёртой чашкой и прицеливается к пятой. Раблезианец, блин. Женщины и Вараксин, выпив по чашечке, оглядываются по сторонам.

Грандиозный квадратный холл, лифты с прозрачными кабинами. Но главное – водопад. Он в самом центре холла – ниспадает с искусственных скал. Да, это Америка. Свет, простор и богатство. Бесстыдная роскошь.

– Ничего особенного, – Мишаня решается на пятую чашку. – У нас в Ё-бурге ничуть не хуже. На Куйбышева, большущий такой домина.

– «Атриум-палас»? Ты что ли там бывал?

– Не, Палыч. Лёха, кореш мой, рассказывал. Название точно не помню, но похоже, как ты сказал. Атом, как его… тьфу, бляха-муха, не могли по-русски назвать.

– Мишаня, а ты знаешь, как этот наш отель называется? спросил я.

– А мне это зачем?

– Заблудишься – дорогу спросишь. На визитках читай. Или на авторучках.

Мишаня достал из кармана горсть шариковых, стыренных на ресепшен.

– «Доубле-трее хотел».

– Не совсем так. «Дабл-трии хоутэл». Запомнишь?

– Уже.

Наконец формальности улажены. В руках ключ, на прикреплённом пластике – номер комнаты и опять-таки название отеля.

– Эх, Мишаня, зря импортные слова учил. Как пойдёшь гулять, бери с собой эту штуку. Если что, полисмену покажешь. А он тебе покажет, дорогу. Погоди, объявлю кое-что.

– Уважаемые господа делегаты, внимание! Нас поселили на одном этаже, все рядышком. Отдыхаем, отсыпаемся. Утром встречаемся в девять, здесь же, у кофеварки. Конференция начнётся в час, до того предлагаю прогуляться по Вашингтону. Такого пекла с утречка не будет. Да, вот что. В номерах мини-бары с напитками. Мишаня, губу не раскатывай, там всё очень дорого. Ну, до завтра.

А где же кондишна? Вот она, родная. Господи, хорошо-то как! И скорее в душ.

Теперь телевизор – наш друг, товарищ и брат. «Мыло», снова «мыло», Си-Эн-Эн; «магазин на диване»; а это что? Земля-матушка, вид со спутника; хоть целый день смотри. Опять реклама; какие-то фотки, а, это пропавшие без вести.