А вот и наша любимая погода. Так, с утра восемьдесят, а потом будет сто. Ладно хоть по Фаренгейту. Чтобы перевести в Цельсий, надо отнять 32, умножить на пять и разделить на девять. Получаем 38 – всё равно знойно. А послезавтра? 104 градуса, по-нашему сорок. Ух ты, горячее тела: от такой жарищи следует прятаться.
Что там в ящике ещё? Америка, Америка, о России ни полслова. Ну, заяц, погоди! И опять «мыло». Сколько можно?
А тут что за дела? Негры пляшут и поют, прямо в церкви. Да это они так молятся! Лихо! Сюда не зарастёт народная тропа. Смотри-ка, и молодых полно. Толково к вере приучают, по-умному.
Снова реклама. Столько каналов, а смотреть нечего.
Со стороны я наверняка выглядел идиотом. Представьте немолодого дядьку с игрушкой в руках – стоит и блаженно улыбается. Но ведь это было кусочком моей жизни, лучшей части её – детства. И я никак не ожидал встретить это в Америке.
Игрушка стальная, настоящая. Включает три части: самолёт – штурмовик ИЛ-2, потом волчок-гироскоп и стойку. Главное тут – волчок. Включает в себя массивный, граммов на двести, маховик, выкрашенный в жёлтый цвет. Маховик размещается внутри красного корпуса с оправой в виде рамки; дно корпуса заканчивается шариком.
Чтобы раскрутить маховик, на тонкий вал в его верхней части нужно намотать бечёвку, а затем дёрнуть её во всю силу. Да, волчок предназначен для вращения штурмовика вокруг стойки, но я давно вышел из возраста, когда играют в самолётики.
Консультант или хозяин магазинчика, румяный мужик средних лет, приветливо наблюдает за мной.
Как умею, больше жестами, прошу у него бечёвку; вставляю навощенный кончик сквозь поперечное отверстие жёлтого вала. Накручиваю старательно, виток к витку, аж язык от усердия высунул. Намотал – и резко рванул бечёвку на себя.
Ставлю гудящий волчок на кончик указательного пальца. Внутри красного корпуса бешено вращается жёлтый маховик, и весь волчок медленно-медленно проворачивается у меня на пальце.
Губы невольно растягиваются в улыбку, американец отвечает понимающим взглядом.
Отодвинув ненужный самолётик, притягиваю к себе стойку. Стержень, закреплённый на тяжёлой подставке, заканчивается полусферической выемкой. Ставлю в неё жужжащий волчок, тем самым шариком. Медленно поворачиваясь вокруг оси, волчок кренится набок, вот ось вращения опустилась до горизонтали, вот волчок свешивается ещё ниже – но со стержня не срывается! Словно законы механики писаны не для него. На самом деле всё просто: центробежная сила маховика берёт верх над земным притяжением.
Американец улыбается. Двое немолодых мужчин с разных континентов – словно давние приятели. Нет! Мы с одного материка – детства.
Надо же, любимая и, казалось, навсегда утраченная игрушка нашлась именно тут! Но каким чудом советская штучка, перескочив через полувековую толщу, очутилась на другой стороне земного шара?
– Хау мач из ит? – поинтересовался я ценой.
– Твенти.
За детскую мечту – всего двадцать баксов! А вдруг сломается? Взять в запас ещё волчок?
– Кэн ай бай дзис ванс мо?
– Йес, – он сияет улыбкой. – Тен долларс.
Протягивает мне коробку – и вдруг раздаётся тревожный звонок. Улыбка слетает с румяного лица, американец испуганно смотрит мне за спину.
Разбойное нападение! Спасти игрушку, это главное. Но почему она враз полегчала?
Сигнализация всё надрывается.
Да это же будильник! А рука моя, оказалось, сжимает пультик TВ.
Эх! Уйти с покупкой не успел…
Глава 13. Русские идут
Америка, как известно, знаменита тремя «Д»: демократией, деловитостью и долларами. Главнейшая для нас «Д» – последняя. Суточные радуют, огорчает их ограниченность.