Мне всегда казалось, я не способна причинить вред живому существу. Ни животному, ни человеку. У меня тряслись поджилки от одной мысли, что придется брать в руки этот нож и...

Но ничего. Я сделаю это даже трясущимися руками. Так нужно. Это единственный шанс спасти Дениса. Я должна вызволить его любой ценой. И если у меня получится... значит, этому громиле не повезло.

Впрочем, он заслужил. Человек, который шантажирует мать ребенком, чтобы воспользоваться ее телом, не имеет права на жалость.

Перед глазами стоял тот момент, когда Барден, связав мне руки, уводил меня из темницы, а мой сын – мальчик с лицом незнакомца, - хватался за прутья своей решетки и отчаянно кричал мне вслед: «Мама, не уходи! Мамочка, не бросай меня!».

Только за то, что заставил моего сына так плакать, он заслуживает худшей участи.

Тюремщик остановился у низкой стрельчатой двери. Снял связку ключей с пояса, и, открыв дверь, толкнул меня в унылую тесную комнатушку с серыми стенами и одним маленьким окном. На столе стояла зажженная слюдяная лампа, и света от нее хватало, чтобы осветить эту каморку.

Дверь за мной закрылась. Тюремщик развязал мне руки и, отбросив веревки на пол, подошел к столику у окна. Откупорил высокую темную бутылку и сказал:

- Давай, налью тебе черемуховой бормотухи, дракайна. Чтоб повеселела, а то больно личико у тебя кислое. Нехорош я для тебя? Вот, выпей – сразу хорош стану. Приласкаю как надо – тебе понравится. Ну, подойди, чего стоишь там? Ночь не резиновая, не успеешь оглянуться – уже утро. Поторопись. Быстрее ублажишь меня – быстрее твой ублюдок-дракон на воле окажется.

Эти слова заставили меня сойти с места и двинуться к столу.

Пожалуй, я все-таки краешком сознания еще считала, что все это происходит не по-настоящему. Поэтому сквозь решимость иногда проступали моменты сомнений и слабости. Вот как сейчас, когда я стояла у двери, словно ноги приросли к полу.

Пока шла, смотрела по сторонам, изучала, что есть в комнате. Я бы предпочла огреть тюремщика чем-нибудь тяжелым по голове – уж куда проще, чем ножом орудовать. Нашарила взглядом стул и остановилась на бутылке с бормотухой, которую предлагал мне тюремщик. Как там он себя назвал? Барденом? Хотя зачем мне знать его имя? Все, что мне нужно – это сделать так, чтобы он вырубился, и забрать связку с ключами. И крепкая увесистая бутылка подойдет для этого идеально.

Налив в стакан темной с синеватым оттенком жидкости, Барден закупорил бутылку и вернул на стол. Надавив на мои плечи, заставил сесть на стул и всучил в руки стакан. А сам уселся на кровать рядом со столом.

- Пей, дракайна, пей, поторопись, а то я и передумать могу, - сказал, начав снимать с себя душегрейку. – Надеешься, помилуют тебя и мальчонку твоего? Не надейся. Старейшина Холгар хочет казнь твоего сына записать себе в заслуги, чтобы остаться в кресле Первого Старейшины Совета Валтазарии. Отрубит голову последнему драконенку – станет героем для народа, и еще долгие годы усидит во главе Совета. Только я могу твоего сына спасти, поняла, дракайна?

Эти слова убедили меня в том, что сомневаться мне нельзя. Не в руках этого похабника жизнь моего сына, нет. В моих руках.

Взяв в руки стакан, я сделала вид, что отхлебнула, но лишь смочила губы. Отвратительно кислый вкус все же коснулся моего языка, но я скрыла отвращение. Встав со стула, я взяла в одну руку стакан, в другую бутылку и, растягивая губы в призывной улыбке, подошла к Бардену.

- И ты выпей, Барден. Не мне же одной веселиться. Примешь из моих рук выпивку?