- Сына хочешь спасти? – насмехался он. Потом шагнул вперед, подошел вплотную к решетку и, наклонившись ко мне, сказал: - А хочешь, дракайна, спасу твоего сына? Я могу.

Мои глаза широко распахнулись.

- Вы... говорите правду?

- Знаешь, кто я? – усмехнулся здоровяк. – Хозяин этой тюрьмы. Пока ты и твой мальчишка здесь – вы в моей власти. Буду стеречь как зеницу ока – головы ваши завтра поутру будут валяться под плахой. Позволю сбежать – жизнь спасу.

- Вы... – в моей груди разгоралась надежда.

- Но обоих отпустить не могу – дорого мне может обойтись. Одному. Одному дам сбежать. Кого выберешь: себя аль сына?

- Сына! – шепотом прокричала я, часто дыша от волнения.

Тюремщик опять хохотнул филином.

- Пусть будет по-твоему. Но за мою услугу ты должна мне заплатить, дракайна.

- Чем?! У меня ничего нет!

Здоровяк просунул руку между прутьями решетки и, положив ладонь мне на плечо, помял его, задышав тяжелее.

- Есть-есть, дракайна. У тебя есть ты. Разные у меня были бабенки: жуликоватые торговки, воровки грязные, блудливые жены, которых мужья сюда за прелюбодеяние упекали... А вот дракайны – настоящей дракайны, подумать только! – не было.

И так как я смотрела на него большими глазами, потрясенная услышанным, и не отвечала, тюремщик приблизил лицо к решетке и, впиваясь в меня жадным взглядом, сказал:

- Я могу устроить твоему мальчишке побег. Это его последний шанс. Если ты хочешь его спасти, дракайна – заплати мне своим телом.

3. Глава 3. МАТЬ, ГОТОВАЯ НА ВСЕ

Проще всего было сказать самой себе, что у меня бред, галлюцинации. Что я, возможно, лежу в коме после аварии – автобус, смявший металлическое ограждение и сорвавшийся с обрыва, я помнила хорошо. Меня называли дракайной, Драценой ун Варнгольц, а мой сын выглядел совершенно неузнаваемо – просто другой ребенок, совсем другой, но я больше не сомневалась, что это мой сын.

Все это проще всего было списать на бред больного сознания, на кому. Но не выходило. Я слишком ясно мыслила, чтобы принять это за сон. Все вокруг меня было ужасающе реальным. Затхлые запахи тюрьмы. Угнетающие звуки, доносящиеся из разных уголков темницы: то подвывания, то гнустый смех. Холод толстых металлических прутьев, стылый камень стен.

Хозяин тюрьмы вел меня темными грязными коридорами. Он связал мне руки и тащил на веревке, как наложницу – рабыню, за которую заплатил. При этом время от времени бросал на меня через плечо сальные взгляды, и меня передергивало от брезгливости.

- Не боись, дракайна, Барден слово свое сдержит. Будешь послушной и ласковой – позволю твоему сыну сбежать этой ночью. А с тебя не убудет. Тебе помирать завтра все одно, хоть напоследок мужика ублажишь, да себя потешишь, порадуешься перед смертью.

Я сжала зубы и прикрыла глаза, чтобы скрыть отвращение. Нечистоплотный и уродливый тюремщик, кажется, был искренне уверен, что провести с ним ночь для женщины, осужденной на казнь, будет в радость.

Как давно он себя видел в зеркале? Нечесаные длинные патлы и борода с запутавшимися в ней остатками пищи, огромный живот, грубые грязные руки... до меня, пока мы шли, даже доносилось его нечистое дыхание.

«Я должна вытерпеть, - сказала себе. – Ради Дениса».

Когда тюремщик поворачивался ко мне, я старалась смотреть в пол, но стоило ему отвернуться, как мой взгляд перемещался на связку ключей у него на боку.

Большая связка. Наверняка здесь были ключи от всех камер, в том числе и от той, где заперт мой сын.

Я косила глаза левее, на другой бок, и фиксировала взгляд на прикрепленном к поясу ноже. Большом, похожем на охотничий – у моего бывшего мужа когда-то был похожий, а я никогда не любила его увлечение охотой.