Алла раздражённо захлопнула крышку ноутбука. Ну кто ей поверит? Её редактор миллион раз повторяла, что достоверность – важное качество текста. И любила подчеркнуть, что в текстах Аллы достоверности вечно недостаёт: то главная героиня слишком умна, то слишком красива, то слишком легко покоряет мужчин. И вот теперь ей надо достоверно описать детство маленького музыкального гения, который в три года уже сел за пианино, а в восемь написал первую песню. Как это сделать? Она уже видела, как презрительно кривятся губы редактора, а красный карандаш вычёркивает абзацы один за другим.

Марик действительно был гением. Только все привыкли воспринимать его как певца с потрясающим тембром и огромным диапазоном. Как очень красивого мужчину, в конце концов. А композиторский дар всё время уходил на второй план. Но Алла хорошо знала, музыка для Марика всегда оставалась на первом месте.

Бокал с молочно-жёлтой лимончеллой запотел, капли влаги стекали по пузатому боку и изогнутой ножке, собираясь в лужицу на столе. Перед тем, как сесть за рукопись, Алла всегда делала себе любимый коктейль: треть бокала лимончеллы и очень много льда. Незатейливо, но вкусно, как вся итальянская кухня. И несколько кусочков ароматного сыра на чёрной тарелке из сланца. Идеальное сочетание цветов. Да, привычка эстетствовать у неё тоже от Марата. Даже там, в далёком и уже почти забытом сейчас СССР, он создавал для них двоих настоящую сказку. Он сам готовил для них двоих «коктейль Джеймса Бонда»: терпкий «Мартини» с зелёными оливками, и ещё вопрос, что сложнее было достать, бутылку заокеанского вермута или банку оливок. И бокалы, обязательно, правильные, трапецеобразные, о которых никто и не слышал в Союзе. Бокалы он привёз с гастролей, и долго объяснял на таможне, зачем советском артисту Агдавлетову буржуазная посуда. Впрочем, Агдавлетов был самым несоветским артистом из всей тогдашней плеяды.

Опять мысли ушли не туда. Как же сложно о нём писать. И как мучительно-приятно снова погрузиться в ту жизнь, которая уже никогда не вернётся. Почему она не сделала этого раньше? На страницах книг наши любимые снова с нами. Здесь маленький Марик, живой и здоровый, сигает через забор и таскает шекер чуреки, сочиняет первые мелодии и даже не подозревает, какая судьба его ждёт. О детстве Марата, конечно, ей сложно писать. Что она знает? Они познакомились, когда Агдавлетов был уже в зените славы. Иногда он рассказывал какие-то истории: как ссорились и мирились с Рудиком, как не хотел заниматься математикой и сбегал от бабушки через окно на улицу, к друзьям, как организовал дворовый театр. Но это всё отдельные эпизоды, которые сам Марат считал забавными, достойными её внимания, или которые приходились к слову. Тогда они, молодые, жадные до жизни, проводили редкие совместные часы между бесконечными концертами совсем не за разговорами. Если бы она знала, что спустя тридцать лет будет писать о нём книгу…

***

– Что у тебя тут происходит?

Марик заранее слышал шаги в коридоре, но всё равно вздрогнул. Дедушка стоял в дверях и с интересом на него смотрел.

– Ничего не происходит, занимаюсь.

Марик сидел за пианино, как и положено прилежному ученику. В воскресный вечер, ещё достаточно тёплый, чтобы поиграть с ребятами в футбол или даже сбегать на речку. Ноты на пюпитре, за ухом карандаш, которым он делал пометки. Что же не так?

Дедушка подошёл ближе, заглянул в ноты.

– Бах, значит. «Французские сюиты», до минор. Мне кажется, они несколько иначе звучат. Ну-ка сыграй.

Марик послушно заиграл. Какая же скукотень! Секундные интервалы, молоточковые каскады. Да, они нужны, чтобы развивать технику. Но как же Бах тяжело даётся. Сиди и считай, повторяй снова и снова. Никакого полёта фантазии, никаких чувств, никакой импровизации. Одна сплошная долбёжка.