Давыдов листал фотки с каменным лицом. Он на деловой встрече, что ли?

— Здесь, что ли, снимали? — поднял он наконец на меня серые холодные глаза.

Я кивнула.

— Студию мы пока позволить себе не можем. Но некоторые платья потрясающе смотрятся на фоне рояля…

— Ты потрясающе смотришься на фоне рояля, а платья… — он запнулся, сердце у меня в груди перестало биться. — Почему ты говоришь «мы»?

Я выдохнула, поняв, что продолжение про платья не получу. Давыдов из тех, кто говорит только «А», потому что их «Б» любого обидит, и не только художника.

— Потому что мы — это я и Лера. Я ей помогаю всем, чем могу… Даже своим телом делюсь, как видишь. На безвозмездной основе. Хотя… Я перед ней и ее родителями в неоплатном долгу за их помощь… Но… Не в этом дело. Мы подруги. И мне нравится, что она делает. Я восхищаюсь ее смелостью — рискнуть сделать собственную коллекцию. Ну и если я могу помочь…

— У тебя столько свободного времени?

— Да, достаточно…

— На мужика его нет, а для подруги — сколько угодно. Где ты врешь, Лида?

Он пилил меня взглядом, вот ровно между глаз, по шее, по ложбинке между грудей, чтобы я распалась на две половинки, точно футляр, обнажив нутро, которое непонятно какого лешего его интересовало.

— Да. Потому что я могу помогать, не выходя с рабочего места, то есть прямо из этой квартиры.

— Так что ты делаешь?

— Ну, блог могу написать… Что-то о моде состряпать. Опросик там… Про котиков. Все, как любят. Админю Леркину группу по платьям… Ну и иногда обзваниваю ее заказчиков, чтобы напомнить о нас…

— Что ты делаешь на своей основной работе, я спрашиваю? — проговорил Давыдов ледяным голосом, точно на допросе.

И мурашки побежали по коже, совсем не любвиобильные.

— Ничего. Так… Скрашиваю Николаю Петровичу одиночество… Книжки вместе читаем, на прогулки ходим… В театр, на выставки… Говорим, много говорим… Играем на рояле, это я уже сказала… Ну и в архивах работаем… Собираем информацию об его семье… В общем…

— Ничего не делаешь. Короче, основная работа пиарщицы, да?

Я пожала плечами.

— Почему тогда он тебя содержит?

Я сжала губы.

— Он мне платит зарплату, а не содержит. Кому-то нужна помощница, чтобы любовниц распихать по дням недели так, чтобы те не пересеклись и ребенку на Кипре день рождения организовать, а кому-то Тургенева «Отцы и дети» обсудить. Или «Первую любовь»…

— Твою? — перебил Давыдов.

— Слушай, Федя. Ты с сумасшедшей познакомился, мой дорогой. Да, нормальной девушке ухаживать за дедушкой не понравилось бы, а я ненормальная. Я ку-ку, ясно? — я постучала себе по голове.

На губах Давыдова не появилось улыбки.

— Ты чего-то не договариваешь, — проговорил он тихо, но твердо и по слогам.

— Чего-то точно не договариваю. А чего мне перед тобой душу выворачивать? Ты мне кто?

Молчит.

— Никто. И даже если я с тобой пересплю, ты мне кем-то не станешь. Даже на время, так что третье место считай вакантным. У меня нет никакого желания его занимать. Любовница, жена и… девушка? Так, что ли? Или не так… — я сильнее прижалась к стене. — Мимолетное увлечение, чтобы кровь не застаивалась. Ее же постоянно нужно разжижать новыми ощущениями…

Лицо Давыдова оставалось бесстрастным.

— А я тебе это место больше, чем на три недели и не предлагал, кажется? А потом мы сошлись на одной неделе. Но ты делаешь все возможное и невозможное, чтобы мы ограничились одним вечером. И одним поцелуем, который уже был.

— Перцы снова греть придется, — усмехнулась я, чувствуя, как предательски скрутило живот.

— Съем холодными. Рестораны для вас, баб, нужны. Мы и макароны сожрем.