— А лобио никак? Фасоль поперек горла встанет у бедного?

Он вытянул вперед руку — я догадалась забрать телефон.

— Ничего не выбрал? Тогда, может, я никуда и не пойду?

— Я тебе показал, что выбрал.

Я сунулась носом в телефон. Боже… Полное отсутствие вкуса… Нет, не у Лерки, а у этого мужика. Типа, классика рулит? Чехол с гипюром, в котором ноги с трудом можно переставлять.

— Тридцать.

— Что?

— Тысяч. Я его не надену.

— А если я заплачу тридцать?

— Я тебе его отдам для Ленки. Или для Катьки. Без разницы для кого. Я его не надену. Я не хочу позориться.

— Интересно, как ты в нем опозоришься? Опозориться можно только бантом на заднице.

— Ну вот извини… Ни один француз меня за задницу не ущипнул. Видимо, менталитет не тот. Или воспитание не хромает. Или… Общество более высокое, которое понимает, что это не бант на жопе, а классика из пятидесятых годов. Может, тебе со мной стыдно идти, а не с бантом?

— Какая проблема переодеться?

— Мне не во что переодеться. Я не хожу по юбилеям. И не хожу по кабакам. Это платье было куплено специально для рождественского приема и по случаю открытия юбилейной выставки покойной жены моего босса. Это платье выдержит критику твоей матери, а если нет — не больно-то и хотелось получить от нее одобрение. Она не очень-то хорошо воспитала сына.

— В какой-то момент родители перестают отвечать за то, что делают их дети.

— Тогда она и краснеть за тебя не будет. Я иду с бантом или не иду вообще. Ясно? Да, и накидка у меня оранжевая с подбивкой из искусственного меха, потому что куниц пускали на это дело только в двадцатые годы, а нынче во Франции животных жалеют. И все писцы к нам переселились… У меня вот полный, даже жирный писец, а не знакомство. Уж, кажется, лучше быть девушкой Хруслова. Ему плевать, во что я буду одета, потому что он не делает вид, что разбирается в моде…

— Высказалась?

— Да. Ну… Решайте, господин Давыдов, идете к маме один или с мадемуазель на жопе бантик?

— Куда деньги перевести?

— Я не надену это платье! Не понял, что ли?

— Ленка наденет.

Уколоть решил? Да плевать. Пусть платит. Лерке тридцатник душу согреет! Ну и реально месяц прокормит. Мне в продажах нужно работать!

Продиктовала номер карты. Давыдов, наверное, перевел, потому что знакомый позывной сигнал Сбербанка прозвучал.

— Когда заберешь?

— Сама отвезешь. Я тебе адрес скину. Ты на работе, кажется? Завтра отвезешь.

— Я завтра еду к маме и к Лере.

— Ты на работе, Лида, — повторил Давыдов холодно и зло. — И сейчас тоже. Так что иди губы накрась и обуйся.

Я проглотила кислый ком.

— Перцы есть будешь?

Тишина. Уверена была, что откажется.

— Буду. Может, я тебя еще и в кухарки возьму. Место свободно.

— А я, кажется, на вакансию кухарки не подавала? — вздернула я голову почти что гордо.

— А ты у нас девушка без образования, без опыта работы, без мужика… Тебе радоваться надо, что вообще что-то предлагают…

Теперь замолчала я. Хорошо, что за спиной была стена. Она меня держала. И потом удержала руки Давыдова, когда они впечатались в обои подле моих ушей. Ну куда я могла сбежать? Да и глупо как-то. Так что стояла и ждала, когда подойдет. Ну и да… Когда поцелует. Только в этот раз мои руки остались висеть вдоль тела — моего. Держали нас вместе только губы, но достаточно крепко. Стена не проломилась. А за ней вообще-то спальня и вообще-то моя…

— Спустила пар? — Давыдов качался надо мной, но не падал…

А… вечерняя зарядка по Высоцкому в связи с отсутствием рядом девушки. И то правда, в костюме падать на пол не комильфо, так что воспользовался для отжимания стеной. Хотелось поднять руку и дать ему пощечину. Интересно, получал он когда-нибудь от бабы по морде? Но не особо хотелось узнавать, что последует за пощёчиной. Ничего хорошего. Бить по лицу нельзя — никого, ни женщину, ни мужчину. Мужика сразу по яйцам. Из-за яиц обычно весь сыр-бор.