Немного повзрослев, Ники стала мечтать о единой композиции: музыки и света. О соединении двух миров, двух зависимых сфер. Придумывала разные световые эффекты, чтобы создать ощущение выпуклости, гармонии, счастья. Однако после смерти родных ни о гармонии, ни о счастье уже не мечталось.

Дверь осторожно скрипнула, впустив пряные запахи кухни и тонко вплетенный в них хвойно-апельсиновый аромат новогодней елки. А вместе с ними и бабушку Улю, с ее английским приветствием:

– Good morning, honey. Breakfast is ready. Кушать подано, дорогая.

Последнюю фразу Ульяна Ильинична принесла из своего туманного детства. Так, кажется, приглашала к столу ее бабушка.

– Что за архаизм! – возмущалась поначалу Ники.

Поняв, что тени ушедших предков бабушку Улю все равно не оставят, смирилась.

Стоя на кухне перед нетронутым жульеном, Ники прихлебывала горячий кофе и одновременно сушила мокрые после душа волосы: в одной руке – фен, в другой – кофейная чашка.

– Хоть бы села, – проворчала Ульяна Ильинична. – Все на ходу, все бегом!

– Это – правда: вся жизнь в движении, вся жизнь – в пути. Здорово, да?

– Чего уж тут здорового? Загоняла себя из-за лишней копейки.

– Это – неправда. Лишними деньги не бывают.

Ники уже спешила к выходу, натягивая по пути свою водительскую кожанку.

– Ох, джинсы постирать не успела, – сокрушалась бабушка. – Сколько же ты будешь в парня рядиться? – глядя вслед удаляющейся куртке и пробензиненным джинсам, проворчала бабушка.

– Столько, сколько надо. Так удобнее. А то пристают всякие там…

Не просто пристают, а требуют. В память врезался один эпизод. Прошлым летом Ники пыталась найти приличную работу. В смысле – хорошо оплачиваемую. И чтобы – для души.

Но вскоре выяснила, что одно исключает другое.

В куче газет, которыми она себя обложила, нашлось лишь одно подходящее объявление. Набирались девушки от двенадцати до двадцати в танцевально-концертную группу. После краткого курса обучения обещались концерты, гастроли и солидные гонорары.

Как раз то, что нужно! И главное – Ники подойдет им. С ее музыкальным образованием и цирковым училищем – готовая актриса, просто клад.

Но художественный руководитель группы решил иначе и клад искал в другом месте.

– Остался последний тест, – сообщил он Ники, пригласив ее в свой кабинет.

– Какой? – удивилась Ники, которая уже прошла все три тура.

Он показал ей, какой именно. Вернее, хотел показать – Ники вовремя вырвалась. Каратистка же!

– Ничего, – не стал удерживать худрук. – Сама ко мне придешь!

– Не приду!

Руководитель ухмыльнулся:

– Придешь, куда денешься! Все приходят.

– Я не такая, как все.

– Ах, ты особая?! А что в тебе такого особого? Разве она у тебя квадратная?

Машина хороша тем, что руки тут не больно-то распустишь. Если пассажир начнет приставать, то может оказаться в кювете.

Мужской костюм к тому же не так настораживает пассажиров. Поначалу, когда Ники еще не рядилась в парня, один мужик сказал: «Женщина за рулем – что обезьяна с гранатой. Я видел, как ты на ходу красишь ресницы». И не захотел воспользоваться ее автомобилем.

Подумаешь – ресницы. Она и начес могла на ходу сделать. Правда, пассажиры отказываются ценить это ее искусство.

Вернулась Ники под утро. Ульяна Ильинична сидела на кухне, зябко кутаясь в плед. По всей квартире, забивая мандариновый аромат, витал терпкий запах валерьянки. В опухших глазах бабушки Ники не увидела ни укора, ни удивления. В них читалась – о Господи! – тихая радость: мол, спасибо, что жива.

– Понимаешь, бабуль, пришлось ждать техпомощь! Мафия в Шереметьево работает просто классно, – чуть ли не с восхищением сообщила Ники. – Профессионалы высшей пробы, не чета нашим, профбаловским. Я и моргнуть не успела, как они прокололи мне скаты. Все четыре колеса, как в песне поется.