Отец с детства внушал дочери: «Предательство – это страшно. А предательство друзей и близких – страшно вдвойне». Ники боялась этого слова: про Иуду она сама читала. Нет, отец – не предатель. Он не мог. Просто не сумел бы. А то, что исчез, – не его вина. Значит, что-то случилось. Что-то сверхсерьезное. Неподвластное.

Ники продолжала поиски. Настойчиво, с недетским упорством обследовала одну подворотню за другой, заглядывала во все наличные канавы, наведывалась в ночлежки. Но отца нигде не было. Интересно, узнала бы она его сейчас, после стольких лет? Скажем, в бомже, которого она чуть не переехала вчера вечером? В грязном, вонючем получеловеке без лица и имени? Конечно, узнала бы, почувствовала. А что до грязи – отмыла бы, отогрела, откормила. Только бы найти! Только был бы жив!..

Сомкнула крепко-крепко глаза – аж веки заболели. Надо спать. Каждую ночь ее навещал отец. Неизменно веселый, молодой. И без очков, которые он стал носить незадолго до трагедии.

Но в тяжелом, сковавшем под утро сне к Ники впервые пришел не отец, а ее вчерашний пассажир, Дидков. Он взял ее за руку и повел в Останкино, в студию записи телепередачи «Найти человека». Проинструктировал, как себя вести, что говорить, что показывать. Когда телеоператор навел на нее камеру, сказала, держа перед собой портрет отца: «Ищу отца Волкова Николая Николаевича. Исчез в 1987 году. Глаза голубые, волосы светлые, нос прямой, родинка над…» – все, как учил Дидков.

И вдруг, совсем не по инструкции, заплакала: «Папочка, миленький, приходи! Я тебя очень люблю. Мы с бабушкой ждем тебя…»

Проснулась как от удара. Щеки – мокрые от слез, сердце бешено колотится. «О-ох, – выдохнула Ники, – вот так сон!»

В тусклом свете зимнего утра на нее опять смотрел отец. С висящей над изголовьем семейной фотографии. И мать. Между ними – двенадцатилетняя дочь Николь. Дружная, счастливая троица – ни намека на скорую трагедию…

На другом снимке отец один, за письменным столом. Мать подгадала момент, когда ее муж ничего не замечал вокруг. Глаза опущены вниз, сосредоточены на чертежах. Темные брови сдвинуты, между ними – глубокая складка. Главный инженер номерного завода – почтового ящика, за работой. В темном пиджаке и белой рубашке. Педант, даже дома не давал себе расслабляться.

Не вылезая из-под одеяла, Ники дотянулась до фамильного альбома на ночном столике, стала перелистывать страницы. Фото – как короткий вздох, мгновенная вспышка памяти. Глянул, перевернул страницу и – другой вздох, другая жизнь…

Быстро пробежала взглядом семейную хронику, пожелтевшие снимки бабушки Ули и деда. От ЗАГСа и роддома до кладбища с гробом сорокалетнего главы семейства. Через пару страниц – другой ЗАГС и другой роддом, где белый сверток с новорожденной дочкой держит уже мама Катя. А отец, смущенно улыбаясь, открывает для жены и ребенка дверку «Москвича», предтечи сегодняшних «Жигулей».

Серия фотографий маленькой Николь. Первые шаги, первый зуб, первый раз в первый класс. Свою дочь родители снимали при каждом удобном и неудобном случае, даже когда она сидит на горшке, под яблоней на даче. Особенно нравился ей снимок, где отец стаскивает непослушную двухлетнюю дочь с держащейся на одной петле калитки, она тайком на ней каталась. Доволен, что успел вовремя: улыбается широкой, открытой улыбкой. «Шустрой девицей я была», – усмехнулась Ники, глядя на опасную калитку.

Дальше – настоящая фотохроника спортивно-культурного развития дочери.

Вот Ники плещется в лягушатнике. В детстве она панически боялась водных пространств. Перепуганную дочь отец бросил в середину бассейна, приговаривая: «Нельзя научиться плавать в бассейне без воды». Страх вскоре прошел, плавать научилась.