Ники села под елку, сложила ноги крест-накрест и стала пожирать приготовленные для нее ароматные фрукты.

Настроение постепенно поднималось. Но тут взгляд упал на огромный глобус в углу, сохранившийся еще с папиных школьных лет.

Вид Мирового океана, разлившегося голубым пятном на большую часть шара, снова навел на грустные мысли об акулах и прочих глубоководных крупнягах.

Чтобы отвлечься, Ники постояла по-йоговски на голове, потом помедитировала. Наконец, вспомнив уроки циркового училища, прошлась по комнате на руках и растянула шпагат.

В этой позе и застала ее вошедшая с чашкой утреннего кофе бабушка Уля.

– Some coffee my honey. How are you?

– Хреново, – честно призналась Ники. Ульяна Ильинична поставила чашку на стол, хрустя суставами, присела на корточки подле внучки.

– Влюбиться тебе нужно, вот что. Любовь, она…

– Скажешь тоже! – Ники вскочила на ноги, подхватила еще один мандарин. – Некогда глупостями заниматься! Есть вещи важнее любви.

– Ах, Ники, Ники! «Важнее»! – вздохнула бабуля, с трудом поднимаясь с пола. – Любовь не спрашивает разрешения. Она…

Ох!

Ничи бросилась к старушке:

– Что? Сердце? Приляг! Дала бабушке Уле таблетку валидола – лекарство на виду, по всему дому, – помогла лечь на диван.

– Вот так. Эта гимнастика с приседаниями тебе ни к чему. Надо себя беречь.

Ульяна Ильинична махнула рукой:

– Уже отпустило. Не волнуйся. Ники села рядом, взяла бабушкину руку, измерила учащенный пульс.

– Ты говоришь, любовь – лучший лекарь? Так? Тогда почему бы тебе не влюбиться? Конституцией не возбраняется.

Ульяна Ильинична расхохоталась с такой силой, что пришлось доставать еще одну таблетку валидола.

– Ой, перестань! – попросила, вытирая слезы. – Давно так не смеялась.

– Ничего смешного. Подыщем тебе крепенького старичка. Среди моих пассажиров попадаются – о-го-го какие!

– Хватит чепуху молоть, – прервала ее бабушка. – Давай лучше английским заниматься.

Ники не возражала. Чтобы не тревожить бабушкино сердце.

В окно светит ненавязчивое зимнее солнце, внизу шуршат редкие машины, а Ники прилежно повторяет за бабушкой очередную английскую байку:

«Мудрая сова сидела на дубе. Чем больше видела она, Тем меньше говорила. Чем меньше говорила, Тем больше видела…»

Набрав в легкие воздуху и лукаво глянув на внучку, Ульяна Ильинична выдала заключительный аккорд:

– Почему бы и нам не поступать, как эта мудрая сова?

Выдохнув вслед за бабушкой зарифмованное нравоучение, Ники заныла:

– Как есть хочется…

Ульяна Ильинична встрепенулась, словно боевой конь при звуке походной трубы.

– Сейчас, my honey. Ham and eggs?

– No, eggs and ham. Сиди, я приготовлю. Обещай не входить в кухню, пока не позову.

Через несколько минут из кухни донесся звонкий голос внучки:

– Входи-и!

Бабушка распахнула дверь и застыла на пороге. Посреди комнаты рядом с кухонным столом высилось стальная скульптура. Она слабо вибрировала, удерживая равновесие. Сверкала в лучах утреннего солнца, больно ударяя в глаза: Ники, налепив на голое тело все наличные столовые приборы – ножи, вилки, ложки, – стояла, раскинув руки и блестя металлом. Отраженный солнечный свет слепил, создавая иллюзию монолитности всего сооружения.

– Что скажешь? – спросила Ники онемевшую бабушку, стараясь не слишком шевелить губами. – Впечатляет?

– Не то слово! Как все это на тебе держится?

– Силой внутреннего притяжения. Неразгаданная тайна природы, – просвещала Ники свою бабушку, стряхивая с себя режуще-колющие предметы. – Готовлю новый аттракцион для цирка. Денег зашибем гору!

Бабушка по-новому взглянула на внучку – надо же! В самом деле – феномен внутреннего притяжения.