17. Глава 17

— Знаешь, почему мы носим эти знаки на одежде?

— Черные черепа? Они… они страшные.

— Может быть. Это особый знак. Его использовали…

— Давно? Еще до войны?

Я открыл глаза. Точно зная, что сплю, — и зная, что увижу. Изломанные каменные стены с опустевшими оконными рамами, выцветшие клочки обоев и покрытые толстым слоем пыли осколки стекла на полу. То, что прошло здесь когда-то давно, не пощадило дом. Ни этот, ни соседний, ни остальные. На всей улице.

А может, и во всем мире: насколько хватало глаз, я видел только почерневшие остовы, похожие на скелеты с пустыми глазницами окон. Наполовину разрушенные, пережившие невозможное — но только оттого, что когда-то их построили на совесть. Чтобы простояли века. И они простояли, хоть здесь уже и не осталось тех, кому это было нужно. Город опустел.

Зато теперь вместо крыши над головой я видел небо. Не синее, как раньше, а какого-то грязного желтовато-серого оттенка. То ли из-за пыли, поднявшейся ввысь много лет назад и так и не опустившейся обратно к земле, то ли от огня.

В тот день небо сгорело. Но я этого не видел — а если бы видел, то уже не смог бы никому рассказать. Иногда я и сам казался себе высушенным, мертвым, как дома вокруг. Может, поэтому и продолжал носить на себе знак, который давно поменял смысл.

Но уж точно не утратил.

Я коснулся нашивки на потертой и выцветшей от времени джинсе жилета. Черный череп был там же, где ему и полагалось: на груди справа, прямо над клапаном кармана.

Но та, кто спрашивала меня про него, исчезла. Пропала, не попрощавшись, без единого звука: у снов свои правила. Обернувшись, я увидел наполовину истлевший древний диван с отломанными подлокотниками. На пыли остался отпечаток тела. Свежий. Узкий, изящный — здесь сидела женщина. Если бы я постарался — пожалуй, даже смог бы вспомнить, как она выглядела. Или даже имя. Но ее бесцеремонно выпихнула другая.

Та, что пришла без спроса. И вовсе не из страны грез.

— Вы заняты, князь?

Гижицкая шагала ко мне. Босиком по пыли и битым стеклам. Как и всегда — в безразмерной белой рубашке прямо на голое тело. Молодая, яркая, буквально пышущая жаром жизни и желания… И совершенно неуместная и чужая в этом мертвом городе.

— Будьте осторожны, графиня, — вздохнул я. — Здесь везде стекло.

Гижицкая ойкнула, отдернула изящную загорелую ножку от уже нацелившегося в нее коварного осколка — и тут же принялась озираться по сторонам. Видимо, ожидала увидеть или дедов кабинет, или мою комнату… Раньше она приходила в куда более приятные места. Может, даже сама их придумывала. Но в этот раз девчонка выбрала не тот сон. Андрей Георгиевич не ошибся: менталисты умеют многое, их дар способен напугать, однако что бы ни случилось — даже самый сильный из них в моей голове не хозяин, а всего лишь гость. И мне устанавливать правила.

Я захлопнул дверь и запер ее на все замки.

— Князь… — Голос Гижицкой едва заметно дрогнул. — Что это?.. Вы меня пугаете.

— Рад слышать, ваше сиятельство, — усмехнулся я. — Может, хоть это отучит вас появляться тогда, когда я не жду.

Я шагнул ей навстречу. Гижицкая была ниже меня и тогда, на пляже, а теперь вдруг показалась совсем маленькой и хрупкой — даже несмотря на более чем зрелые формы. Ей пришлось запрокинуть голову, а я смотрел на нее сверху… Будто в своем сне почему-то стал куда крупнее. Выше, массивнее, сильнее…

Старше?

Хотя она, конечно, видела меня таким же, что и в том, настоящем мире.

— Князь, я не понимаю…

Гижицкая отступила на шаг, запнулась обо что-то и упала бы, не успей я поймать ее за плечи. Аккуратно — и все же достаточно крепко, чтобы она едва могла дернуться. Впрочем, даже если бы графине каким-то чудом хватило сил вырваться, бежать было уже некуда.