Татьяна не пошевелилась, не моргнула.

– Он сказал, что я справлюсь быстро… что от меня не убудет… что даже адвокат столько бы не стоил…

Губы Лены задрожали, но она не дала себе сорваться, проглотила рыдание, судорожно провела ладонью по лицу, будто пытаясь стереть с себя всё случившееся.

– Когда всё закончилось… он даже не посмотрел на меня. Просто сел за стол, взял ручку, расписался в бумагах. "Ты свободна", – повторила она его голос, едва слышно, с надломленной интонацией.

Татьяна выдохнула без облегчения – слышалась только глухая, неподвижная ярость. Лена вновь сжалась, спрятала лицо в ладонях.

– Мне так грязно, мама…

И снова в комнате воцарилась тишина.

На следующее утро Татьяна проснулась рано, но не сразу нашла в себе силы подняться. Она долго лежала, глядя в потолок, прислушиваясь к звукам квартиры. Из комнаты Лены не доносилось ни шороха. Тишина была такой плотной, будто дочь исчезла, будто её никогда здесь и не было. Сердце сжалось.

Она медленно встала, подошла к комоду, провела пальцами по потёртому дереву. Открыла верхний ящик. Там, среди старых квитанций и мелочей, лежал конверт. Тяжёлый, толстый, но одновременно пугающе лёгкий, если задуматься, на что его придётся потратить.

Она вынула деньги, быстро пересчитала и сунула их в сумку. Задержалась на мгновение, будто решая, правильно ли поступает, но уже знала ответ.

Дорога до отделения полиции показалась длиннее, чем была на самом деле. Жара висела в воздухе, люди двигались медленно, растворяясь в тени. Здание отделения выглядело так же, как всегда, но сегодня оно казалось ей ещё мрачнее.

В коридоре пахло несвежим кофе и табаком. Татьяна прошла мимо нескольких полицейских, их взгляды были безразличными. Она подошла к нужному кабинету, задержала дыхание и постучала.

– Входите.

Дверь открылась туго, со скрипом. За столом сидел следователь – мужчина лет сорока, с тяжёлым взглядом и ленивыми движениями. Он даже не сразу поднял глаза, продолжая крутить в руках авторучку.

– Чем могу помочь?

Татьяна не села.

– Дело моей дочери, – сказала ровно. – Я хочу его закрыть.

Он приподнял бровь, наконец взглянув на неё с усмешкой.

– Это вам не рынок, – протянул он, барабаня пальцами по столу. – Тут не торгуются.

Она не ответила, а просто достала конверт и положила перед ним. Следователь хмыкнул, лениво наклонился вперёд и заглянул внутрь.

– Недостаточно.

– Это всё, что у меня есть.

– Жаль. Значит, девочка пойдёт по делу.

Он откинулся в кресле, закурил, наслаждаясь своей властью. Татьяна не двигалась.

– Вы уже получили своё, – её голос звучал ровно, почти бесцветно. – Этого хватит.

Он смотрел на неё долго, потом усмехнулся, снова заглянул в конверт, будто проверяя что—то. Затем, медленно, театрально спрятал его в стол.

– Ладно. Бумаги уйдут в архив.

Татьяна задержалась на мгновение, но потом развернулась и вышла.

К вечеру обвинение с Лены сняли. Мать вернулась домой медленно, почти волоча ноги. Сумка с пустым кошельком, в котором ещё утром лежали деньги, казалась тяжелее, чем была на самом деле. Воздух в подъезде был спертым, с запахом плесени и старых обоев. Лестничные пролёты тянулись бесконечно, и с каждым шагом она чувствовала, как в груди копится что—то тёмное, разрастающееся, давящее изнутри.

Дверь в квартиру открылась с привычным скрипом. Внутри было тихо, только слабый сквозняк шевелил занавески на кухне. Лена сидела за столом, неподвижная, со взглядом, устремлённым в пустоту. Она не обернулась и не шевельнулась, когда мать вошла и закрыла за собой дверь.

Татьяна прошла в комнату, остановилась у комода, потянулась к верхнему ящику. Дерево под её пальцами было тёплым, словно живым, но при этом пропитанным холодом. Она выдвинула ящик и достала старый кожаный кошелёк, потрескавшийся по краям. Он ещё хранил запах чужих рук – когда—то Андрей держал его в кармане, когда—то в нём были деньги на чёрный день, которые так и не стали спасением.