— Добрынин, ты мазила! — разомкнув, наконец, спасительные объятия, во всеуслышание загоготал Камышов. Леше однозначно было по душе происходящее.

— Пригнись! — взвизгнула я и дернула его за футболку — настала моя очередь спасать парня от броска Воронцовой.

— Только вместе! Только рядом! — Камышов подмигнул мне игриво и тут же переплел наши с ним ладони. Прямо так — на виду у всех…

А я опешила. Почти не чувствовала ног — те стали ватными. Не слышала других голосов и криков — в ушах отдавалось лишь сумасшедшее биение сердца. Позабыв про «перестрелку» мячами, я смотрела на Лешу и терялась в своих ощущениях. Вот она — мечта наяву: самый крутой парень школы держал меня за руку и шептал глупости на у́шко. Но слишком все было рафинированно, подозрительно просто и чересчур быстро, а потому не внушало доверия. Самые ненужные вещи — бесплатные, а мне становиться легкой добычей для Лешего не хотелось. Собрав в кулак остатки воли, я попыталась высвободить руку: школа и без того кипела слухами обо мне и Камышове — давать новый повод для пустых сплетен было не в моих интересах.

Но тут я заметила звериный оскал Добрынина. Картина маслом: челюсти сведены, в глазах бушевало пламя ярости, а мяч в жилистых ладонях буквально трещал по швам. Митя злился, просто на сироп исходил, и я догадывалась почему: хоть Добрыня и был дураком, но никогда — слепым, и сейчас его всего коробило от созерцания моей близости с Лешим! Ну, конечно, я постепенно подбиралась к самому дорогому: сначала перетянула внимание его отца, теперь еще и лучшего друга взяла в оборот. Но разве могла я не добавить свою ложку дегтя в его бочку меда?

Не сводя глаз с Добрыни, я чуть ближе подошла к Лешему, и в тот момент, когда Митя замахнулся, чтобы бросить мяч, оставила на щеке Камышова мимолетный поцелуй. Леша на мгновение растерялся, да я и сама готова была сгореть со стыда. Мир вокруг замер, время — остановилось.

— Это тебе за шлагбаум!

Чтобы мой шепот достиг адресата, я снова подалась вперед, чуть ближе к Лешему. Мне хотелось отшутиться, свести на нет всю неловкость момента, списать необдуманную слабость на разыгравшийся азарт, но я не успела…

Брошенный Добрыней мяч, саданув по щеке, со всей мощи угодил мне по носу. Леша вовремя спохватился и удержал меня от падения, но от дикой обжигающей боли это не уберегло.

Свисток физрука, обеспокоенный взгляд Лешего, чьи-то крики как в тумане — сознание выхватывало отдельные фрагменты происходящего.

— Мить, ты идиот? — взвыл Камышов, изучая ссадину на моей щеке, словно амебу под микроскопом: и страшно, и любопытно одновременно.

— О, Камышов, с открытием века тебя! — я усмехнулась, правда, тут же пожалела об этом: новая порция боли своими щупальцами пронзила каждую клеточку.

Бережно, явно опасаясь сделать хуже, Леша аккуратно убрал с моего лица выбившиеся пряди волос и, спрятав те мне за ухо, произнес:

— Варька, тебе к врачу надо! Идти можешь?

Я кивнула.

— Что там у вас? — сию минуту послышался басовитый голос физрука, а следом и его обеспокоенная физиономия нависла над моей многострадальной.

— Ну, ничего! Жить будешь, Скворцова! — вынес он ободряющий вердикт, но тут же все испортил:

— А то что крови много, так это просто…

Сергей Петрович говорил и говорил, но я его уже не слышала. Сознание затянулось густым туманом, тело обмякло в руках Лешего, а все вокруг вмиг погрузилось в непроглядную темноту.

Но не так страшен обморок, сколько пробуждение от него. Едкий запах нашатыря — вот он ужас в чистом виде! А ватка, пропитанная этой гадостью, — злейшее оружие в руках медиков. Серьезно! Больше вида крови я боялась только нашатырного спирта…